Саша подумал, что недолго им оставаться мещанином и купцом.
Интересно «Анна на шее» даёт дворянство?
Здерауер проснулся, когда Никола доедал жаркое. Профессор
посмотрел на это с некоторым недоумением. Прослушал стетоскопом
облизывающееся дитё и выводы Андреева подтвердил.
- Воспаление ещё есть, - сказал он. – Но лучше.
Дядя Костя проводил Сашу с его врачами до кареты и подождал,
пока они тронутся. Сначала доехали до Петергофской лаборатории. Там
остались Андреев с Баландиным готовить пенициллин.
- Справитесь без меня? – спросил Саша.
- Справимся, Ваше Высочество, - улыбнулся Андреев.
И погнали в Царское село. Саша приказал сразу ехать в
Александровский дворец: надо было отправить телеграммы.
Первую: Склифосовскому. Вторую: Пирогову с полным отчётом.
Он поднимался по лестнице на первый этаж, когда наткнулся на
Гогеля.
- Александр Александрович, мне сказали, что вы здесь.
- Я приношу извинения, что прогулял уроки, - сказал Саша. –
Наверстаю.
- Пустое! – сказал Григорий Фёдорович. – Я знаю, почему. Не в
этом дело. Государь требует вас к себе!
Саше хотелось верить, что орден, а не гауптвахта, но гувернёр
выглядел скорее обеспокоенным, чем радостным.
Папа́ сидел в своём кабинете с зелёными обоями, темно-зелёным
ковром, портретом мама́ и шестерых детей, зеркалом над камином и
экраном с собакой перед ним. Ещё одна собака, точнее небезызвестный
предатель Моксик, оккупировала кожаное кресло.
На столе стоял телефонный аппарат с объединёнными слуховой
трубкой и микрофоном, как собственно Саша и нарисовал ещё весной.
Смотрелось всё равно антикварно, но, главное, работало.
Царь согнал Моксика с кресла у указал на него Саше.
- Садись! Ты хоть выспался?
- Ну-у…
- Мне звонил Костя, сказал, что Никола встал с постели, и
Здеккауер не верит своим глазам.
Саша скромно улыбнулся.
- Ты знаешь о болезни Ростовцева? – спросил царь.
Яков Иванович Ростовцев, который в 1825-м донёс Николаю Первому
о готовящемся восстании декабристов, но никого не назвал, с весны
1859-го возглавлял Редакционные комиссии и стал великим энтузиастом
освобождения крестьян, которое называл не иначе, как «святым
делом». Слухи о его болезни до Саши доходили, но не более. Он был
слишком увлечён сначала воскресными школами, потом дружбой с
Кропоткиным, потом лекциями Костомарова, а потом пенициллином.