Невидимые кулеры надрывно загудели,
будто собирались взлететь, и на панели загорелся зеленый
огонек.
Я толкнул дверь, и та с противным
скрежетом открылась.
Хоть я и недолюбливал своего нового
куратора, но кое в чем вынужден был с ним согласиться: похоже,
механиков и правда пора на кол сажать за халатное отношение к
работе.
— Дежурный! — крикнул я, вываливаясь
вместе с рюкзаком в уютный желтоватый свет станции. — Заводи свою
колымагу и строчи отчет: вернулся проходчик точки Гамма Южного
Триптиха, личный номер ноль один — тридцать восемь — И Ка один,
позывной — «Монгол», — выпалил я стандартную формулу.
И, озираясь по сторонам, умолк.
Все вокруг было не так.
Неизменными остались только
прозрачные боксы вокруг двух других точек триптиха. Альфа все так
же едва поблескивала бледно-зеленым мерцанием, Бета — ярко
вспыхивала теплым желтым огнем, работая единственным осветительным
прибором на пустующей станции.
Вместо бумажного Эйнштейна на стенах
висели портреты неизвестных мне мужиков с жизнерадостными и сытыми
лицами. Эргономичные пластиковые столы с мониторами и компьютерные
кресла, покрытые шерстью местной дочери полка рыжемордой Дуськи,
исчезли. Их место теперь занимали два громоздких деревянных стола с
эрмитажными стульями, обтянутыми зеленым бархатом. В дальнем углу
на специальной подставке стояло красное знамя с золотым Георгием
Победоносцем, а у выхода вместо медицинской кушетки и лабораторного
стола со шкафчиком расположился мягкий диван и тумбочка с
иконами.
При виде такого, честно говоря, мне
реально помолиться захотелось.
Этого только не хватало. Неужели
главой проекта стал Скворцов?.. Потому что больше никто из наших
руководителей не допустил бы превращения медицинского ящика в
иконостас.
Я глубоко вздохнул. Подошел к тумбе
и открыл ее.
К счастью, там все-таки хранились не
молитвенники. На верхней полке лежали стерильные бинты и пластыри
первой помощи.
Ниже я нашел медицинские препараты в
ампулах. Подписаны они были лаконично: «сыворотка — 1», «сыворотка
— 3» и «сыворотка — 12». И никакого описания состава или показаний
к применению.
— Все чудесатей и чудесатей, —
сказал я Николаю Угоднику, почему-то глядевшему на меня с иконы с
не меньшим удивлением, чем я — на него.
Взял один пластырь подходящего
размера, вытащил из рюкзака клинок любимой сломавшейся «бабочки», и
долго, старательно отрезал рукав своей спецухи. Ткань здесь была
специальная, такую просто так не порвешь. Но терпение, помноженное
на труд, всегда дает результат. Завернув клинок в отрезанный рукав,
я сунул его обратно в рюкзак и наложил пластырь на рану. Еще
несколько штук на всякий случай отправил в карман.