Конечно, пасть чешуйчатого ящера —
та еще помойка. Ну да ничего. Уж лучше обойтись пластырем первой
помощи поверх остатков «санитарки», чем колоть себе неведомую
дрянь.
Я подошел к входной двери. И, прежде
чем ее открыть, на всякий случай прислушался.
Без малого год назад станцию окружал
густой сквер, высокий забор с камерами через каждый метр,
электрощиты и караул из полсотни солдат. Шутка ли — целых три
нестабильных точки в одном месте, да еще чуть ли не в центре
города!
Мне рассказывали, что до коллапса с
пространственным искривлением на месте триптиха располагался
Орехово-Зуевская центральная городская больница, так что переделать
территорию под новые условия не составило труда.
Не услышав ничего подозрительного, я
принялся открывать замки, которых на толстенной железной двери
оказалось четыре.
И выглянул наружу…
— Да иди ты, — сорвалось у меня с
языка.
Дверь вырвалась у меня из
опустившейся руки и, скрипнув, полностью распахнулась.
Передо мной расстилалась серая
пустошь с проплешинами изможденной растительности. Над ней нависало
тяжелое ржавое небо. Резкий ветер со свистом гнал по равнине клубы
пыли. Где-то вдалеке надрывно кричала одинокая ворона.
А прямо в десятке метров от входа
лежал полуистлевший человеческий скелет, пришпиленный к мертвой
земле самым настоящим мечом!
Я судорожно сглотнул слюну.
И закрыл дверь обратно.
Не меньше минуты смотрел на ее
прекрасную фактурную поверхность.
Потом тряхнул головой и снова открыл
дверь.
— Кар! — сказала мне ворона.
Спикировала сверху на рукоять меча. И опять раскатисто повторила: —
Кар-р!
— Пошла к черту, — ответил я ей и
снова захлопнул дверь.
Отступил на шаг и медленно сел на
диван.
Меня зовут Марат Александрович
Назаров. Мне двадцать три года, и я проходчик.
Имя мне дала мать в память о том
заезжем татаро-монголе, с которым у нее случился скоропостижный
роман с последствиями в виде беременности. Отчество досталось от
деда. Фамилия тоже от него. Хотя отчим, известный в определенных
кругах профессор Белов, в свое время нехотя подарил мне свою, я
благополучно от нее отказался, едва достигнув совершеннолетия.
И не для того, чтобы по-детски
досадить — хотя было за что. Просто я действительно не имел
никакого отношения к семейству профессора, а всего лишь являлся
внебрачным сыном его жены.