Лиза плакала с открытыми глазами.
– Нет ли у вас носового платка? – спросила она. – Я не взяла свой. Думала, что так я не смогу плакать.
«Идиотская женская логика, – подумал он. – Если у меня не будет огнетушителя, мой дом не сгорит».
Он пощупал карманы брюк.
– Есть платок, – сказал он. – Помятый, но чистый. Возьмите… Если бы вы могли перестать лить слезы, это меня устроило бы. На нас все смотрят.
– Мне наплевать, – сказала она спокойно.
И она высморкалась, как сморкаются солдаты. С громким «вруум».
– Продолжим обед, если хотите, – сказал он. – А потом вы вернетесь в гостиницу и спокойно поспите.
– Я не сплю спокойно. Принимаю уймище снотворных, – ответила она.
И добавила, прищурив глаза:
– По какой-то теории, от любви лучше спят, чем от лекарств.
Он почувствовал легкую неловкость. Врожденная застенчивость, передаваемая из поколения в поколение, мешала ему произносить слова, выражающие отношения между людьми, их чувства и физическое ощущение.
Она еще раз высморкалась.
– Я успокаиваюсь, – сказала она. – Теперь будет легче. Скоро пройдет.
Потом добавила:
– Господин Же, я знаю: я вам надоела. Боль других людей это как жмущая обувь: очень хочется от нее избавиться. Я не имею права вас обвинять только потому, что вы – живой. Но отец мой так любил жизнь, больше, чем вы.
– Откуда вы знаете?
– Догадываюсь.
Она вытерла глаза. «Скоро дело дойдет до салфеток, – подумал Лоран. – Потом до скатерти… А потом – до моей рубашки. Это ужасно, такое количество слез!» Один из сидевших за соседним столом, благожелательный швейцарец, повернулся к ним. Буквально на секундочку. «Еще немного, и он предложил бы свою помощь с большим красным крестом во взоре», – подумал Лоран.
– Что неприятно в печальных обстоятельствах, – пояснила Лиза, разжевывая слова, как учитель, чтобы ученики успевали записывать, – что неприятно, так это незащищенность от переживаний. Переживание выжимает вас как лимон. Мамина подруга хотела, чтобы я пошла к врачу, который может временно приостановить действие слезоточивых желез. Человек остается со своим горем, а глаза – сухие. Представляете, какой ужас?
Он ничего подобного не представлял. Ужин был невозвратно испорчен. Невозвратно. Надо было уходить любой ценой.
– Перестаньте плакать, – воскликнул он. – Меня примут за мучителя детей.
– Вы не настолько стары, – ответила она.