Умница Степа, сообразил! Он не
просто держал восток — он подготовил наш козырь.
— Смотрите, — я кивнул в сторону
катапульт, и Веслава проследила за моим взглядом.
— Катапульты! — выдохнула она, и ее
глаза загорелись. — Степа их притащил.
— Восток лучше укреплен, — сказал я.
— Я хотел перетащить часть на запад, но не успел.
Ратибор шагнул ближе. Его взгляд
скользил по деревянным рычагам, канатам, корзинам для снарядов.
— Если Сфендослав полезет, их можно
разнести в щепки, — сказал он тихо.
— Именно, — я хлопнул его по плечу,
и звук удара глухо разнесся в воздухе. — Степа знает, как их
использовать. Он сам с кузнецами и плотниками их налаживал.
— Княже, — Веслава тронула меня за
локоть. — Что дальше?
— Держим, — ответил я, глядя на
лагерь варягов. — Запад отбился. Сфендослав ждет. Мы бьем первыми,
если он шевельнется. Катапульты — наш ключ.
Она кивнула. Я повернулся к западу,
где лагерь войска Игоря уже вырос — шатры, костры, тени воинов. Они
не расстроились, не побежали. Размялись. А теперь готовились
по-настоящему.
И тот, второй носитель, на западе,
тоже не просто так. Два фронта, две угрозы. Но у меня были
катапульты и люди, готовые драться. Я усмехнулся, глядя на силуэты
машин. Умница Степа. Может, мы еще повоюем.
Я направился в свою ставку,
чувствуя, как усталость наваливается на плечи, словно тяжелый плащ
после дождя. Ноги сами несли меня, мимо стен, где воины таскали
бревна и точили оружие, мимо раненых, что стонали у костров. Камни
под сапогами были холодными, скользкими от утренней росы и крови.
Ветер дул с реки, принося запах сырости и дыма от вражеских
лагерей. Ставка моя была в тени старого заброшенного храма — места,
что я выбрал за его стены и тишину. Когда-то здесь молились Перуну
и Велесу, прося удачи перед битвами, но теперь крыша обрушилась, а
боги молчали. Сквозь дыры в потолке виднелось серое небо — тяжелое,
низкое, будто давило на нас сверху, как мои собственные мысли.
Я толкнул дверь — старая древесина
скрипнула, пропуская меня внутрь. В храме было мрачно: алтарь зарос
мхом, резные лики Перуна и Велеса на столбах выцвели, но все еще
смотрели на меня сурово, будто спрашивали: «Как ты до такого дошел,
княже?» Я хмыкнул, оглядывая свое прибежище.
Славянский дух витал тут повсюду — в
запахе дубовых бревен, что потрескивали от сырости, в треске очага,
что Добрыня разжег в углу, в вышитых узорах на лавках, что чудом
уцелели под слоем пыли. Но этот дух был пропитан войной — запахом
крови, что тянулся за мной, и гулом голосов, что доносились
снаружи. Храм стал моим укрытием, но он же напоминал, что я в
осаде, что враги сжимают кольцо вокруг Переяславца.