— Лечи их, — сказал я, кивнув на
Веславу и Ратибора. Голос мой был хриплым, но твердым, как удар
топора по дереву. — Я заплачу. Они мне нужны.
Она фыркнула, уголок губ дернулся,
будто я сказал что-то смешное. Ее звонкий голос резанул по
ушам:
— Ты просишь, князь Антон? Просишь,
сидя в этой яме, куда тебя Сфендослав зашвырнул? Ты был первым
среди носителей. Первым, Антон! А теперь — второй. Вторым стал,
княже! Я дала тебе пять дней, а ты три из них пролюбил, да еще и в
плен попал. Где твоя хватка? Где тот, кто Переяславец взял, кто
Киев пожег?
Эта система слишком многое себе
позволяет. Я выдохнул, стараясь держать голос ровным:
— Я еще жив. И Новгород возьму. Но
без них — без Веславы и Ратибора — мне не встать. Они мои руки и
глаза. Лечи их.
Она наклонила голову, рыжие пряди
упали на лицо, закрывая один глаз. Она шагнула ближе, полы платья
зашуршали по каменному полу. Она остановилась в шаге от меня.
— Разве есть шанс на то, чтобы за
два дня захватить Новгород и стать Великим князем?
Я вскочил, несмотря на боль, которая
прострелила ребра. Она не шелохнулась — стояла, как идол,
вырезанный из дуба. В горле пересохло, но я выдавил, почти
рыча:
— Ты сама мне дала пять дней, Вежа.
Сама сказала: захвати Новгород — и будет тебе ранг «Претор». Я еще
в игре. Я не сдался. И они, — я кивнул на Веславу и Ратибора, — мои
люди. Лечи их, гребанная система, и я докажу, что твоя сила во мне
не зря.
Она молчала, глядя на меня снизу
вниз. Огненно-рыжие волосы ее чуть шевельнулись, будто от ветра,
которого в этой темнице не было. Наконец, она медленно, будто
нехотя, кивнула.
— Вот теперь я узнаю того Антона, —
улыбнулась Вежа. — Ты упрям, княже, но упрямство не делает тебя
первым. Ты был на вершине, Антон, а теперь — второй. Сфендослав
обошел тебя.
— Второй или первый — мне плевать, —
выдавил я.
Она молчала. Потом медленно, будто
нехотя, махнула рукой, и перед глазами моими вспыхнули цифры,
выжженные в воздухе, как угли на черном небе: 23 316. Я нахмурился,
вспоминая. Она заметила мое замешательство и усмехнулась.
— Было 23 316. А теперь смотри.
Она щелкнула пальцами, и цифры
сменились: 13 316. Я моргнул. Десять тысяч — как ветром сдуло.
— Штраф, — бросила она, будто о
пустяке речь шла. — Десять тысяч за то, что дал себя поймать.
Я выдохнул, прогоняя злость, что
рвалась наружу, как зверь из клетки. Штраф. Десять тысяч. Это
больно било, но я еще стоял, еще дышал. Я посмотрел на Веславу —
она лежала, едва живая, — на Ратибора, чье дыхание было слабым, как
шепот ветра, и понял: без них я точно пропаду.