
Я очнулся от сырого холода, который
лез под рубаху, будто скользкая змея. Голова раскалывалась, как
после доброго удара обухом, а во рту стоял гадкий привкус крови.
Темнота давила на глаза. Где-то у стены дрожал тусклый огонек
факела, выхватывая из мрака каменные плиты, покрытые зеленоватой
слизью. Я лежал на чем-то жестком. Руки шевельнулись, пальцы
нащупали холодный камень и я, кряхтя, попытался сесть. Тело
отозвалось острой болью. Я стиснул зубы и сел, привалившись спиной
к стене.
Рядом кто-то тихо застонал, будто
боялся разбудить эту гнетущую тишину. Я прищурился, вглядываясь в
полумрак.
Веслава.
Она лежала в двух шагах от меня,
свернувшись, как кошка. Ее рука прижималась к боку, а сквозь пальцы
сочилась кровь. В этом тусклом свете она казалась черной, густой,
как смола.
Чуть дальше, у стены, вытянулся
Ратибор. Его тощая фигура лежала неподвижно, грудь еле поднималась
— медленно, тяжело, каждый вдох давался ему с боем. Из-под рваной
рубахи торчала повязка. Живой, но висит на тонкой нитке.
— Веслава, — я тихо позвал
девушку.
Она шевельнулась, подняла голову,
глаза ее блеснули в полумраке. Послышался только слабый стон, почти
не слышный. Ратибор не отозвался вовсе, только его хриплое дыхание
царапало тишину.
Сфендослав загнал нас в эту сырую
яму. Я судорожно вспоминал последнее, что помнил. Терем полыхал,
варяги окружили, а я полез в ловушку. И вот итог — темница, холод,
а мои люди истекают кровью на этом проклятом полу.
Я закрыл глаза, откинул голову к
стене, пытаясь собрать мысли. Камень холодил затылок, и это было
единственное, что хоть как-то держало меня в сознании. Надо
выбираться.
Надо их вытащить.
Один я, может, и вывернусь — зубами
прогрызу путь, если надо, — но без Веславы и Ратибора я что? Князь
без дружины — как топор без рукояти, тупой и бесполезный. Я стиснул
зубы, вспоминая, как огонь лизал терем, как варяги вынырнули из
теней, как Сфендослав стоял в пяти шагах, насмехаясь. Он знал все.
Знал, куда я полезу, знал, как меня взять.
— Вежа, — буркнул я, не открывая
глаз. Тишина. Ни звука, ни шороха, только хриплое дыхание Ратибора
да стон Веславы. Я повторил громче: — Вежа, выходи, чтоб тебя!
Воздух передо мной дрогнул. Она
явилась. Девушка в кокошнике, но не та, что раньше, с золотыми
волосами, как солнечный луч. Теперь волосы ее горели огненно-рыжим.
Кокошник сидел крепко, вышитый узорами, которые вились, а платье —
с глубоким вырезом, обнимало ее, как доспехи воина. Ее холодные
глаза смотрели на меня сверху вниз. Она скрестила руки на груди и
молчала, выжидая, пока я сам заговорю.