— Клинок, — сказала она. — Раскалите
добела.
Варяг поднес нож к факелу. Пламя
лижет сталь и она медленно краснеет, потом белеет, будто кусок
солнца в его руках. Женщина меж тем развязала повязку на груди
Ратибора. Рана была глубокой, рваной, с черными краями, будто копье
не просто вонзилось, а выжгло жизнь из него. Он слабо застонал,
почти не слышно, когда она плеснула на рану чем-то из фляги — вода
или зелье, не знаю, но запахло резко.
Варяг принес раскаленный клинок и
она, не медля, прижала его к ране. Ратибор дернулся, тело его
выгнулось, его зубы скрипнули так, что даже я услышал. Едкий,
тошнотворный запах паленого мяса ударил в нос. Я зажал рот рукой,
прогоняя муть. Он не закричал — только шипение вырвалось из горла,
но я видел, как пальцы его вцепились в солому и жилы на шее
натянулись. Лекарка держала клинок секунду, другую, потом отбросила
его в сторону — он звякнул о камень, остывая. Ратибор затих,
дыхание его стало ровнее.
Она достала из мешка маленький,
глиняный горшочек и пальцами зачерпнула густую мазь. Она втирала ее
в обожженную кожу, медленно, но уверенно, будто всю жизнь только
этим и занималась. Я смотрел, как черная рана покрывается этой
мазью, ее края перестают кровить. Ратибор шевельнулся, вдохнул
глубже. Он выкарабкается. Семь тысяч очков — и он жив.
Лекарка поднялась, отряхнула руки, и
я заметил, как плащ ее чуть сполз с плеча — узкое, худое, но
крепкое, как у девки, которая привыкла работать. Она шагнула к
Веславе, опустилась на колени и развязала ее повязку. Рана на боку
была не такой глубокой, как у Ратибора, но была длинной и рваной,
будто мечом полоснули. Кровь текла медленно, Веслава была бледной,
глаза ее закрыты, я видел, как дрожат ее пальцы. Лекарка плеснула
из фляги, промывая рану и Веслава слабо застонала, открывая глаза.
Ее мутный взгляд скользнул по мне. Она попыталась улыбнуться, но
губы только дернулись.
Лекарка работала молча — промыла,
наложила мазь, потом достала чистую тряпку и туго обмотала бок
Веславы. Движения ее были точными, как у кузнеца, который бьет по
железу. Веслава вздохнула, откинула голову назад, цвет возвращается
к ее лицу. Пять тысяч очков — и она тоже жива. Я выдохнул,
напряжение в груди отпускает. Они дышат. Я еще в игре.
Лекарка закончила, поднялась,
отряхнула руки от мази и крови. Варяги зашевелились, один шагнул к
ней, будто хотел что-то сказать, но она повернулась к ним и
буркнула: