Форд в гараж помещался будто бы с трудом, впритирку и то, если
сложить одно зеркало. Раньше гаражи делали под другие автомобили,
менее габаритные, но более народные. Вперёд я подъехал до лёгкого
касания стены номерной рамкой. Вышел, закрыл ворота на здоровенные
шпингалеты, дверь — на засов. Сел в машину. Открыл крышку на
бутылке, глотнул. Специально взял такую, чтоб не было рассекателя —
надолго растягивать удовольствие не было никакого смысла. Хотя,
удовольствия тоже никакого не было. Глотнул ещё. Откинул спинку
сидения, вытянул ноги. И задремал. Двигатель не глушил.
Утро было недобрым по всем критериям. Болела голова. Хотелось
пить и наоборот. Очень. А самым поганым показалось то, что оно в
принципе настало. Изначально мысль была другой, конечно. Я вышел,
шатаясь, за ворота и обошёл гаражный блок. Там меня два раза
вырвало и удалось решить вопрос с «наоборот». Пить хотелось
по-прежнему, и голова раскалывалась так, что даже глаза слезились,
хотя по небу ползли низкие сероватые облака, заслоняя от меня
Солнце. Или меня — от него.
Форд признаков жизни не подавал. Никаких. Ни лампочки, ни
стрелочки, ничего не горело и не издавало звуков. Ну, хоть
кто-то…
Я закрыл гараж, поправив за плечом потёртый, видавший виды
рюкзачишко. Добрался, щурясь и покачиваясь, до Игнатовки — идти
было минут пятнадцать. Но сперва дошёл до «Магнита», где взял воды,
сигарет и ещё бутылку. Судя по всему, мой внешний вид и продуктовая
корзина продавщицу не удивили. Но и ничего позитивного в ней не
пробудили. Что логично, в принципе.
«Пятьдесят третий» от автоколонны 1784 подошёл минут через
сорок. И без того поганый день наполнился ароматом солярки, горелой
проводки, дерьмового табака, кислого пота и куриного помёта.
Странно как — всего час от Москвы, а такой контраст. До села
Вороново ехать всего минут двадцать, а я словно весь пропитался
этим сельским колоритом.
Наш дом был от остановки третий, через один от церкви. Мама
часто туда ходила последнее время. Отец не жаловал. Я вообще не
бывал ни разу. Перед нашим домом стоял чужой забор. За ним — чужая
машина, большая, чёрная. А за ней — чужой дом на месте нашего. Тоже
большой, со стеклопакетами, обшитый каким-то камнем, под крышей из
синего металлопрофиля. На месте яблони, на которой красными
крапинами полыхали яблочки при нашей последней встрече, не было
даже пня.