— Ты что, согреть себя не можешь? — прошел я к плите.
— Не могу, — донеслось тихое в спину, — я бездарная. Ничего не могу.
Конечно, ведьма не обязана говорить мне правду. Но я откуда-то был уверен — не врет.
— Так уж и ничего? — оглянулся. Она замерла у стула, не решаясь шагу сделать без разрешения. Видимо, вся наглость на сегодня закончилась у ступеней моего крыльца. — Зачем так рискуешь, что лезешь к оборотню?
— А мне нечего особо терять, — пожала она плечами. — Отцу я не угодила уже своим рождением. Он грозится меня в приют отправить.
— Хорош отец, — хмыкнул я, набирая воду в чайник.
— А ты не особо опасный. Я чую.
Я только хмыкнул. А гостиная медленно наполнялась незнакомыми любопытными запахами продрогшей ведьмы — ее волос и сырого осеннего леса, что она принесла с собой.
Мне становилось все интересней:
— А ты чего тут шляешься?
— Я тут с детства шляюсь. Этот лес меня успокаивает. А ты в кого обращаешься?
— Это я тут с детства шляюсь. А тебя впервые вижу.
— Я по всей области шляюсь, — спокойно лавировала она. — У меня мотоцикл. Уезжаю из дома, живу в палатке…
— Бездарная ведьма не боится жить в палатке? Да ну брось.
— Когда ты не нужен особо… — она вздохнула и повернулась к огню. — Мне кажется, что на меня вообще всем плевать. Я уже месяц дома не была.
— Ведьмы за своими смотрят, — удивился я, наполняя чашку кипятком.
— Не все. А поесть у тебя есть что-нибудь?
Визит ведьмы обретал смысл. И как я сразу не услышал, что у нее в животе урчит?
— Ты надеялась, что я уеду, что ли? Чтобы залезть ко мне в холодильник?
— Как можно, — усмехнулась она. — Нет. Я нормально питаюсь. Просто еще не завтракала.
Ее тощий вид говорил об обратном.
— Я думаю, что ты сбежала, — направился я к холодильнику. — Что будешь?
— А что есть? — с интересом прозвучало за спиной.
— Да так… Ничего толком. Сало… яйца…
— Давай я яичницу пожарю?..
Я смотрел тогда, как тряслись ее руки от голода и решимости мне этот голод не показывать. Только ее тощий живот урчал все громче, а когда запахло жаренным салом, ведьма стала захлебываться слюной. И я отчетливо помнил, как атрофированные мышцы моего лица тогда со скрежетом пробовали задействовать забытые механизмы, отвечающие за улыбку. Она беззастенчиво умяла всю яичницу и трогательно вымакала остатки хлебом. Потом поблагодарила, убрала со стола, встряхнула курточку и ушла…