Наскоро проглотив жидкий чай с черствым хлебом, я выскочил на
улицу. Мартовский ветер пробирал до костей сквозь легкое пальто.
Раньше в такую погоду Степан уже ждал бы с прогретым «Бьюиком».
На остановке толпился народ. Трамвай подошел переполненный, еле
втиснулся на подножку. Вагоновожатый привычно крикнул:
— Продвигаемся вперед, граждане!
Рядом два рабочих в промасленных куртках обсуждали последние
новости:
— Слыхал, директор-то наш теперь пешком ходит?
— Да уж, докатился... А ведь как раньше форсил на
автомобиле!
Я сделал вид, что не слышу. Вагон дребезжал на стыках, в окнах
мелькали знакомые улицы. У проходной небольшая толпа, тут проходила
пересменка. Раньше для меня открывали отдельные ворота, теперь
пришлось протискиваться в общем потоке.
— Доброе утро, Леонид Иванович, — вахтер Кузьмич прикоснулся к
козырьку, но как-то иначе, чем раньше. Без прежнего подобострастия,
просто по привычке.
По двору шел знакомой дорогой к заводоуправлению. Рабочие
здоровались, но уже не так почтительно, как прежде. В глазах
читалось плохо скрытое любопытство, как же так, вчера еще на
автомобиле с шофером, а сегодня вот, пешкодралом, на своих двух,
хе-хе.
В конторе непривычно пусто. Раньше в это время уже толпились
посетители. Головачев за секретарским столом делал вид, что
поглощен бумагами, но я заметил, как он украдкой разглядывает мой
потертый костюм.
— Почта есть?
— Только счета и уведомления, — он протянул тощую пачку
конвертов. — Да, и это... из жилотдела интересовались насчет вашей
новой прописки.
Поднимаясь по лестнице в лабораторию, я ловил на себе взгляды
сотрудников. Сочувственные, любопытные, злорадные — целая гамма
эмоций. Еще бы, такое сокрушительное падение.
Мартовское солнце едва пробивалось сквозь пыльные окна заводской
лаборатории. Длинные столы с приборами, массивные шкафы с
реактивами, новейший спектрограф «Цейс» у дальней стены, все
выглядело как обычно. Но в воздухе висело какое-то неуловимое
напряжение.
Я смотрел на собравшихся сотрудников, отмечая знакомые лица. Вот
Лебедев, начальник мартеновского цеха, нервно теребит окладистую
бороду. Рядом Штром, поблескивая стеклами пенсне, что-то шепчет
Соколову. Величковский у окна делает вид, что изучает какие-то
графики.
— Итак, товарищи, — я намеренно использовал старомодное
обращение, — вы хотели сделать заявление?