Сыскарь, хоть и был крещён в православие и даже со времён службы
в армии носил нательный серебряный крест на кожаном шнурке, назвать
себя очень уж верующим и тем более воцерквлённым человеком не
решился бы. Какое уж там воцерквление, если за всю жизнь
исповедовался и причащался лишь единожды — тогда же, в армии. И то
лишь благодаря мягкой настойчивости и горячей убедительности их
военного священника — отца Николая, который в свое время сам прошёл
снайпером Афган и как никто понимал все страхи и сомнения
неокрепшей солдатской души. И крещёной, и некрещёной.
Сейчас, подъезжая по уже почти совсем освободившемуся от
плотного потока машин Калужскому шоссе к Ракиткам и думая о
предстоящем деле, Андрей невольно вспомнил и отца Николая. Классный
был мужик. И настоящий русский батюшка. Хотя почему — был? Будем
надеяться, жив и по-прежнему служит. Сколько ему сейчас — чуть за
пятьдесят? Ерунда. При его-то здоровье и фактуре. Самый расцвет.
Хорошо бы встретиться, поговорить. Вот кому бы точно с
удовольствием исповедовался и от кого принял причастие — так это от
него. Хотя, наверное, и неправильно так думать. Или правильно? Есть
же у людей духовники! Но это у тех, кто стремится. А я уж и не
помню, когда в церкви был последний раз…
Вот и Ракитки.
Андрей зарулил на стоянку, выключил двигатель, вышел из машины
и, машинально отметив время (двадцать три часа двенадцать минут),
направился ко входу на кладбище.
И ворота, и калитка были уже закрыты. Что ж, всё правильно,
нечего шастать по кладбищу ночами. Но ему — нужно. Он поискал
глазами и обнаружил кнопку звонка. Нажал, отпустил и снова нажал и
отпустил.
Охранник появился быстро.
Будто специально сидел и ждал, когда я позвоню, подумал Сыскарь,
прикуривая сигарету и глядя поверх огонька зажигалки на
приближающуюся массивную фигуру.
— Чего трезвонишь? — с усталой ленцой осведомился
охранник, подходя к калитке. — Кладбище закрыто, завтра
приходи.
— Не могу завтра, — сказал Сыскарь. — Уезжаю.
Надо сегодня. Да ты не волнуйся, командир, только с другом
попрощаюсь. Минут десять-пятнадцать, не больше.
— Говорю же — закрыто! — повысил голос охранник.
— А ты открой, — усмехнулся Сыскарь и протянул сквозь
прутья руку с зажатой между пальцами купюрой.
Подсвечивая дорогу неоднократно испытанным галогенным карманным
фонариком (только сегодня поменял батарейки), Андрей быстро нашёл
могилу Ивана.