— Обалдеть, — признался Сыскарь. — А почему жизнь
всех кэрдо мулеса коротка?
— Бог его знает, — вздохнул Симай. — Такие уж мы
есть. Умираем молодыми. Говорят, сердце быстро изнашивается, потому
что быстро живём. Видел, какой я горячий? — Он притронулся
тыльной стороной ладони к руке Сыскаря, и тот снова почувствовал
жар, идущий от молодого цыгана. — Это не хворь, я всегда
такой. Зато зимой без тулупа обхожусь, мне и в мороз не
холодно.
— Ладно, — сказал Сыскарь. — С тем, кто ты есть,
разобрались. Охотник на нечисть, значит, пусть будет охотник на
нечисть. Хоть мне по-прежнему кажется, что я схожу с ума.
— Не сходишь, — сказал Симай. — Я тебе уже
говорил. Я сразу вижу, если с головой и душой человека что-то не
так.
— Хочешь сказать, что со мной всё нормально?
— Нет. Но сам ты — нормальный.
— А что ненормально со мной?
— Всё. Всё, что с тобой и что на тебе, — не нормально.
И одежда, и обувка, и зброя, и баклага, и фонарь, и трубочки эти с
табаком, и огниво, из которого сразу огонь выскакивает. Чик — и
готово. Не бывает на свете таких вещей. Я-то поначалу считал, что
ты из этих дворянских да боярских недорослей, которых царь наш
батюшка император российский Пётр Алексеевич за границу посылает
ума-разума набираться, делу учиться. Вернулся теперь домой,
загулял, потерялся с непривычки да по пьянке, бывает. А потом думаю
— э, нет. Похож, да не совсем. Даже и совсем не похож. Где это
видано, чтобы фонарь без масла светил, а не грел, в пистоле было
сразу восемнадцать зарядов, а огонь из огнива сам выскакивал и
снова в огниво прятался? Нет такого ни за какой границей. А у нас
на Руси и подавно. Так что давай, Андрюха, признавайся честно, кто
ты такой и откуда. Да не бойся, Симай друзей не выдаёт.
— Царь-батюшка Пётр Алексеевич, говоришь? — на всякий
случай переспросил Сыскарь, ощущая, как ползёт по кишкам противный
холодок. — Романов? Он, значит, Россией правит?
— Он самый, — подтвердил кэрдо мулеса. — А то ты
не знаешь.
— Теперь знаю. Тогда давай уж ответь мне ещё на один
последний вопрос.
— Да хоть на три, лишь бы нам польза была.
— Какой нынче год на дворе?
— Ежели по новому от Рождества Господа Бога нашего Христа
считать, то одна тысяча семь сотен двадцать второй. А от сотворения
мира, по-старому — семь тысяч две сотни тридцатый будет.