Пострадавшего солдата увели в вагон,
тот на ходу подвывал, держась за чудом сохранившийся глаз, бровь
над ним висела лохмотьями, точно его драли дикие звери.
- Чего встали? - рявкнул конвойный.
- Копайте!
Мы принялись за работу, с которой
нескоро покончили. Выкопать нормальные могилы нам не дали, едва
углубились в землю сантиметров на сорок, как солдаты велели
хоронить.
- Как же можно вот так? - возмутился
кто-то.
- Пристрелю, - последовал короткий
ответ.
К нашим вагонам быстрым шагом
подоспел офицер, что ходил со мной к колодцам. Выслушал солдат,
нахмурился:
- Больше остановок не будет до
самого Таёжного.
Более, не обращая на нас внимания,
ушёл обратно.
Не дав толком захоронить умерших,
нас разогнали по вагонам, и состав тронулся.
Со мной рядом притулился согбенный
старичок, непонятно как державшийся все эти дни. Он и по вагону
передвигался, еле волоча ноги.
- Таёжный, это где? - спросил я у
него.
- Посёлок это, - ответил мужик,
сидевший с другого бока от меня, - был он высок и кряжист, хоть и
не стар, а волосы паутинкой покрыла седина, - дальше пёхом пойдём
до самой Оби. До Томска только один путь железной дороги идёт, не
про нашу честь.
Поезд громыхал колёсами по рельсам,
дышать в вагоне было нечем. Кто-то падал в обморок, на него не
обращали внимания, не пытались привести в чувство. Люди одурели от
голода и духоты. Младенцы, те, кому повезло остаться в живых,
сорвали горло от крика и теперь едва слышно сипели. Дети постарше
лежали на узлах или коленях взрослых, уставившись пустыми глазами в
потолок. Время утратило всякий смысл. Мы будто погрязли в сером
тумане небытия.
К исходу третьего дня состав
остановили посреди леса, перед конечной нашей станцией - посёлком
Таёжным. По очереди открывали вагоны, заставляли мужиков выносить
трупы. Хоронить не разрешили, мы просто сложили их на опушке
подступающего к железной дороге леса.
В нашем вагоне умерло несколько
детей и две женщины. Когда мы закончили с почившими и развернулись,
чтобы идти к вагону, я почувствовал странное: между лопаток
засвербело, как бывает, когда кто-то смотрит в спину. Казалось,
мертвецы провожают нас взглядом. Не осуждающим… оттого становилось
только хуже… ожидающим...
На станции нас выпускали по одному,
комендант или другой начальник, звания и должности потеряли для
меня всякое значение, спрашивал имя, фамилию, статью. Дальше наши
ноги заковали в кандалы. В тайге легко затеряться и побеги не
редкость.