— Ты не понимаешь, — нервно сказал
он. — Морвен знает больше, чем нам хотелось бы. Он заставил меня
отправить Диброва подальше. Что если это уловка?
Петров отмахнулся, его глаза
сверкнули холодным светом.
— Какая уловка? Ты слишком много
нервничаешь, Григорий.
— Гвидон, — почти умоляюще продолжил
Оболенский, — мы не можем позволить себе недооценивать инквизитора.
Если он узнает о наших… наших обсуждениях, нам не избежать
последствий.
— Ты боишься за свою шкуру, магистр,
— холодно заметил Петров. — Но это твоя проблема, а не моя.
Оболенский тяжело сглотнул. Он
чувствовал, как гнев Петрова разгорается.
— Что мне делать? — прошептал он. —
Морвен приказал отправить Диброва.
Гвидон внезапно замолчал. Его взгляд
стал задумчивым, а уголки губ изогнулись в едва заметной, зловещей
улыбке.
— Хочет отправить, говоришь? —
протянул он, задумчиво поигрывая кольцом на пальце.
— Да, — быстро ответил
Оболенский.
Улыбка Петрова стала шире, её
холодный блеск заставил магистра поёжиться.
— Ну что ж, отправь. Может быть, так
оно и лучше. Знаешь, это не самый плохой вариант. Этот сопляк не
будет мешать мне, под ногами мельтешить. К тому же у меня есть одно
местечко на примете, — сказал он, широко улыбаясь.
Оболенский вздрогнул.
— О чём ты говоришь?
— Понимаешь, магистр, у каждого из
нас есть свои секреты, — тихо произнёс Петров, наклоняясь ближе. —
Я давно использую одно… специфическое место для своих целей. Там,
за пределами города, есть старая деревушка, затерянная на болотах.
Туда не заходят путники, и даже инквизиторы обходят её стороной.
Прекрасное место, чтобы отправить туда этого Диброва.
Оболенский вопросительно глянул на
Петрова. А тот, улыбнувшись еще шире, становясь похожим на призрака
в блеклом свете проулка, зловеще произнес:
— Место, откуда никто никогда не
возвращался.
Всё вокруг было затянуто дымкой,
словно густым туманом, в котором смутно угадывались очертания
высоких стеллажей, заставленных книгами.
В центре этого пространства стоял
стол, а на нём лежала массивная чёрная книга.
Я подошёл ближе, и уже не было
сомнений: это был «Кодекс Чернобога». Его обложка будто жила своей
жизнью — тонкие чёрные линии сплетались в сложные узоры, которые
двигались, пульсировали, словно были сделаны из живой плоти.
Мои руки сами собой потянулись к
книге. Кожа обложки была холодной и странно гладкой, как застывшая
вода. Я осторожно раскрыл её. И не смог сдержать возгласа
удивления. До того чистые листы теперь были сплошь исписаны!