Путь некроманта [2]: Кодекс Чернобога - страница 26

Шрифт
Интервал


— А что за «местная лихорадка»? — спросил я, поднимая взгляд.

Шерстяков фыркнул.

— Что угодно может быть. Грязь, гниль, проклятья… Иногда просто слабость от жизни здесь. Но ты не переживай, мальчик академический, — он усмехнулся, — никто не умрет в твою первую неделю. Уж я то в этом помогу!

Он снова поднёс к губам чашку, отпил большой глоток и откинулся назад. Казалось, алкоголь начал брать своё. Его глаза слегка затуманились, а движения стали более медлительными.

— Ну… В общем, вот и вся премудрость, — пробормотал он, проводя рукой по лицу. — Разберёшься как-нибудь. А мне… мне нужно немного… отдохнуть.

Он вдруг замолчал, уронил голову на грудь и начал тихо похрапывать.

Я уставился на него, не зная, то ли рассмеяться, то ли возмутиться. Это был врач, на которого я должен был положиться?

— Ты серьёзно? — раздался знакомый, насмешливый голос.

Я повернул голову. Передо мной, будто сотканная из теней и искр, возникла Лилит. Её алые глаза сверкнули в полутьме комнаты, а тёмные волосы струились, как дым.

— Этот жалкий человечишка — тот, кому ты собираешься помогать? — Она презрительно взглянула на спящего Шерстякова. — Почему бы мне просто не решить твою проблему? Давай я его укушу? Так крови человеческой охота — прям сил нет!

— Лилит, — прошептал я, сжимая кулаки. — Даже не думай.

Она сложила руки на груди и улыбнулась.

— Я просто предлагаю. Ты же видишь, он бесполезен. Почему бы не дать ему… скажем так, вечный отдых?

— Я сказал, нельзя, — прошипел я. — Никакого убийства людей.

Лилит наигранно скривила лицо, делая вид, что обиделась.

— Ой, ну и ладно! Как будто мне действительно хочется пить его грязную кровь! Фу, — она поморщилась. — Вся пропитана спиртом и тоской.

Я бросил на неё предостерегающий взгляд.

— Исчезни. Сейчас же.

Она наклонилась ближе, её лицо почти коснулось моего, а затем шёпотом добавила:

— Если он тебя подведёт, не говори, что я не предлагала.

С этими словами Лилит вновь исчезла, оставив за собой лишь слабый запах сандала и дыма.

Шерстяков между тем завалился на бок и громче захрапел. Я тяжело выдохнул, оглянулся на карточки и понял, что во всем придётся разбираться самому. И, как оказалось, совсем скоро.

Я пытался сосредоточиться на карточках больных, но чувство раздражения всё сильнее подступало к голове. Записи Шерстякова напоминали детские каракули: «лихорадка», «кашель», «внутренние боли» — никаких конкретных данных и диагнозов, только бессвязные обрывки. Стало очевидно, что его работа — не больше чем видимость лечения.