— Мы защищаем закон и порядок, но мы
также защищаем жизнь. Закон без жизни — пустая оболочка.
Я услышал, как Петров, стоящий на
противоположной стороне крыши, громко фыркнул.
— Это возмутительно! — заорал он,
лицо его исказилось от гнева. — Этот человек нарушил запреты
магического кодекса, и вы просто отпускаете его?!
Морвен не обратил внимания на его
крик и продолжил говорить, обращаясь ко мне:
— Таким образом, Константин Дибров,
вы оправданы.
Моя грудь наполнилась облегчением,
но я понимал, что ситуация ещё далека от завершения.
— Это абсурд! — прорычал Петров. —
Вы смеете оправдывать этого жалкого молокососа?!
Я заметил, как его рука метнулась к
поясу, где висел небольшой кинжал. Петров был явно готов на всё,
чтобы утвердить свою власть.
Он рванулся вперёд, направляя кинжал
прямо в Морвена.
Но инквизитор даже не двинулся. Одно
движение пальца — и Петрова отбросило к стене. Его тело застыло,
прижатое к камню невидимой силой.
— Ещё одно движение, — спокойно
сказал Морвен, — и ты пожалеешь, что дожил до этого момента.
Петров боролся, но силы инквизитора
были слишком велики. Его лицо исказилось в бессильной ярости.
Инквизитор, всё так же невозмутимо
удерживая Петрова магической хваткой, повернул голову ко мне. Его
голос, твёрдый и уверенный, прозвучал как приказ:
— Уходи.
Я замер, но только на мгновение. Его
холодный взгляд говорил, что обсуждений быть не может. Я кивнул, не
проронив ни слова, и поспешил прочь.
За своей спиной я услышал, как
Петров, сквозь стиснутые зубы, с ненавистью прошипел:
— Ты ещё пожалеешь, Дибров. Я
заставлю тебя страдать.
Гнев и злоба в его голосе обожгли
меня, но я не обернулся. Не сейчас. Шаги гулко раздавались в тишине
лестницы, ведущей вниз. Инквизитор буквально спас меня.
Сердце билось глухо и тяжело, как
будто само пространство вокруг наполнилось зловещей угрозой.
Но я продолжал идти, прекрасно зная,
что это только начало.
В кабинете первого магистра
Академии, Григория Александровича Оболенского, стояла непривычная
тишина. Это был просторный кабинет с высокими окнами, через которые
проникал слабый свет уличных фонарей. За огромным дубовым столом
сидел сам Оболенский, перебирая в руках перо, но его взгляд был
направлен вовсе не на бумаги перед ним. Он нервничал.
Причина его тревоги стояла у окна.
Темная фигура с прямой осанкой и непреклонным видом будто
растворялась в полумраке. Лица гостя не было видно — свет из окна
очерчивал лишь силуэт, придавая ему устрашающую загадочность.