— Чем обязан вашему визиту? —
спросил Оболенский, стараясь придать своему голосу нотку
уверенности. Получалось так себе.
Гость медленно повернул голову в
сторону магистра, но по-прежнему оставался в тени. Его голос,
низкий и спокойный, прозвучал, словно команда, не допускающая
возражений:
— Мне нужно, чтобы вы организовали
нечто важное.
Оболенский невольно выпрямился. Его
руки на мгновение замерли, а затем нервно сложились на столе.
— О чем идет речь? — сдержанно
уточнил он, стараясь не выдать дрожи в голосе.
— Речь идет об одном из ваших
учеников, — продолжил гость, игнорируя напряжение, царившее в
кабинете. — Об Константине Диброве.
Оболенский вздрогнул. Он знал
Диброва — талантливого, хотя и не самого дисциплинированного
ученика. Его имя стало особенно часто всплывать в последнее время.
Слишком часто.
Григорий Александрович почувствовал
как его ладони вспотели. Он украдкой вытер их о внутреннюю сторону
мантии, надеясь, что его напряжение не слишком заметно. Но сердце
билось неровно, а в голове одна за другой возникали тревожные
мысли.
Он знает… Он пришел именно поэтому
сюда. Все, допрыгался.
Магистр нервно посмотрел на фигуру у
окна. Гость не двигался, но его молчание давило на Оболенского
сильнее любых слов. Григорий Александрович отчаянно пытался
разгадать, что тому известно.
Не может быть, чтобы он узнал.
Гвидон обещал… Обещал, что это останется между ними.
Вспоминая недавние разговоры с
Петровым, Оболенский ощутил, как холодок пробежал по спине. Тайные
встречи, осторожные обсуждения — всё это казалось надёжно укрытым
за завесой конспирации. Но теперь, под этим пристальным взглядом из
тени, магистр вдруг начал сомневаться.
— Дибров? И что же Дибров? Вполне
способный ученик, у меня к нему вопросов нет. Что вы хотите? —
уточнил магистр осторожно.
— Отправьте его на время из
Академии. Лучше всего — из города. Используйте ваши программы по
практическим занятиям. У вас же ведь есть такие? «Уездный доктор»,
кажется так это называется. Пусть отправляется в какое-нибудь
отдаленное село.
— В село? — переспросил Оболенский,
не в силах скрыть удивления. — Простите, но зачем?
Гость на мгновение замолчал. Его
фигура оставалась неподвижной, а тишина становилась всё более
гнетущей. Когда он вновь заговорил, его голос звучал холоднее, чем
прежде: