Нина в этот день была весёлой и смеялась. Красивая взрослая женщина, пережившая предательство.
Вечером мы сидели на её кровати, Нина делала уроки и болтала вслух всякую чепуху. Саша ушёл в прошлое, теперь она с девочками выращивает в теплице какой-то пион, и скоро его повезут на конкурс. Круглые буквы аккуратно ложились на тетрадный листок. Нина была отличницей и всё делала очень красиво. Моим почерком можно было только на заборах писать – у меня никогда слова не помещались в строку. Доходили до полей и расплющивались, как пионерский поезд, налетевший на БАМ.
Девичью болтовню прервала радиоточка:
– А сейчас по многочисленным заявкам в нашем эфире звучит песня «Позови меня на свадьбу».
Зазвенели инструменты, певица запела про любовь.
Буквы на тетрадном листке замедлили свой бег. Рука перестала метать бисер.
«Видно, просто не дождались мы любви», – тянул голос из пластмассовой коробочки.
– Саша-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а! – Нина выронила ручку и, схватив подушку в охапку, заревела в неё в полный голос. Истошно, как на похоронах.
Она рыдала и стонала, то отрывая голову, чтобы набрать воздуха, то опять обрушивая своё горе в пух и перья.
Я незаметно слез с кровати и тихонько вышел, оставив дверь открытой.
В конце коридора у тумбочки с телефонным аппаратом сидела мама Нины с поджатыми строгими губами, хаотично поправляя на себе передник.
Наши взгляды встретились. Я впервые увидел в её железобетонных глазах навернувшиеся слёзы. Она отвернулась. А я тихо зашёл в свою комнату.
Наверное, все девочки так выходят из детства. Бедные. А потом им ещё и рожать. Пойду-ка я пива куплю.
Однажды я видел содержимое дамской сумочки.
Это было настолько внезапно, что я до сих пор уверен, что стал соучастником преступления.
Светлана Владимировна была существом высшего порядка. Божеством с удивлённо-печальным взглядом, читающим лекции по политэкономии в оконное стекло. Рассказав окну благоглупости про денежно-товарное устройство окружающего мира, она устало оборачивалась к нам, курсантам, и отрешённо не могла понять, почему мы ещё не умерли от тоски и безысходности. У неё были пухлые влажные губы. Мясистые, если так можно сказать о губах. На её рот можно было смотреть, не отрываясь, часами. Ярко-оранжевая помада гуляла в уголках рта. Она то слипалась, чтобы мы поняли: в мире не всё так просто. То размыкалась, чтобы мы осознали: если честно, то пиздец. За этим крахом логики мира я и наблюдал весь курс политэка.