Он слепил себя заново, после того
как очнулся почти десять лет назад в Константинополе. Создал свою
немаленькую семью, разбросанную между Крымом, Тифлисом и Европой.
Родил ребенка, усыновил восхитительную девочку-аварку. У него есть
верные друзья, готовые за него голову сложить. Есть обязанности по
отношению ко многим людям. Как ни парадоксально это звучало, но у
него было будущее. А старая жизнь? Все, что из нее вынес – это
набор сведений в крупную клетку о том, что случится с этим миром в
ближайшие полтораста лет. И скудный багаж впечатлений и
воспоминаний, вроде тех, с которыми сейчас приходилось бороться в
попытках узнать Вену 1846 года. Наложить ее на столицу Австрии, в
которой он праздновал Миллениум и еще бегал месяц, задыхаясь от
счастья.
«Много мне помогли эти знания? Одни
убытки от них, – слегка слукавил Коста. – Я уже не попаданец, нет.
Я врос в мир прошлого всеми конечностями!»
И все же, и все же… Нет-нет, а ему
приходила в голову мысль кое-что поведать о себе любимой супруге.
Если бы он постоянно прокалывался, как сейчас, сто процентов
рассказал бы. Врать Тамаре – себе дороже: и на душе не хорошо, и
раскусит она его, как пить дать.
Одно его тормозило не по-детски.
Одно знание, зато какое! День собственной смерти. Можно ли
поделиться такой информацией с тем, кого любишь до самозабвения?
Чтобы она, его царица, каждый божий день подсчитывала оставшиеся им
часы или ночи? Ему казалось, что это крайне жестоко. Превратит
неполные восемь лет до рокового дня октября 1853 года в мучительную
пытку. Тот случай, когда лучше соврать. Промолчать. Не
перекладывать свою боль на плечи Тамары. Так он установил для себя
и не позволял мимолетной слабости восторжествовать над
установленным правилом.
Но кто сказал, что он и в самом деле
погибнет? Кавказскую войну остановить не вышло, так может получится
переиграть с Крымской? Если все пойдет, как «было записано», так и
будет: 16 октября 1853 года, через четыре дня после днюхи, жизнь
отставного хорунжего прервет турецкая пуля. Или шашка. Или взрыв.
Без разницы. А что получится, если нападения вообще не случится?!
Над этим стоило поработать. Именно здесь, в Европе.
— Какой одинокий и грустный человек!
– перевел Коста стрелки Тамариного внимания на
постороннего.
Он указал на торговца брецелями у
шаткой оградки. Продавцу в короткой курточке, клетчатых штанишках и
без шапки было очень холодно. Он стоял у корзины, из которой
торчали нанизанные на высокую палку крендельки, сучил ногами и
охлопывал себя по плечам, пытаясь хоть как-то согреться. Торговля у
него явно не задалась.