— Нет, Тома, я здесь, в этом городе,
раньше не был, – твердо добавил Коста.
… На ночевку устроились на постоялом
дворе с трактиром на Салесианергассе, скромно приютившегося рядом с
Бельведером, уютным дворцом потомков графа Николоса Сальма,
защитника Вены от турок, и роскошным обиталищем канцлера
Меттерниха. Все три дворца имели великолепные сады-парки, но не это
соседство определило выбор Косты. В двух шагах от «гостиницы» в
скучном четырехэтажном доме проживал барон Карл Швейцер. Коста
привез ему важные письма из Парижа, но решил, что до утра его
будущий руководитель подождет. Нестись к нему сломя голову? Семья в
приоритете.
Разложив вещи, спустились в трактир
перекусить.
Коста предполагал, что незнание
немецкого создаст проблему. Угадал верно. Когда трактирщик принялся
перечислять названия блюд, отставной хорунжий почувствовал, как
зашевелились несуществующие волосы на его бритой голове.
— Кавалершпиц, вайсес шерц,
байнфлейш, – принялся перечислять хозяин заведения, широко и
гостеприимно улыбаясь. И окончательно добил всех, произнеся
название, которое без доброй чарки шнапса и не выговоришь, –
Хюфэрльшерцэль!
После долгих попыток пообщаться на
французском и английском удалось выяснить, что речь шла о блюдах из
отварного говяжьего огузка, о тафельшпиц, будь он не
ладен.
— Черт с тобой, немчура, – смирился
Коста. – Тащи хоть что-нибудь, только не свинину. Вино
есть?
— Вайн? Нихт! Бир есть.
На ломанном французском трактирщик
объяснил, что за вином следует топать в погребки-хойриген. Если
средства позволяют – то в ресторан. А здесь подают только
пиво.
Коста уже сам до этого допер. В
зале, украшенным по-рождественски, было людно, и все с пивными
кружками. Стоявший у барной стойки худой, как жердь, посетитель по
кличке Глиста развлекал посетителей пением «Ах, мой милый Августин»
и размахивал полулитровым крюгелем, умудряясь не пролить ни
капли[2].
Ох, дорогой ты Августин,
Всё пропало!
Деньги пропали, человек пропал,
Всё пропало, Августин!
Ох, дорогой ты Августин,
Всё пропало.
Платья нет, трости нет,
Августин лежит в грязи…
Печальный текст про чуму, плач и
могилу считался песней, воспевающей жизнелюбие и веру в будущее.
Те, кому не была известна легенда об Августине, могли лишь
покрутить пальцем у виска. Тогда возмущенные доброхоты-знатоки
принимались их посвящать в подробности. Этот самый Августин, о
котором распевали во всех погребках, был не святым, а пропойцей,
жившим много лет назад во время эпидемии чумы. Однажды его
подобрали бездыханным на улице и кинули в общую могилу. А он
очнулся наутро и принялся горланить свои песни. Оказалось, он не
был сражен чумой, а лишь в стельку напился. В общем, типично
венская история, резюмировали рассказчики. Коста еще в прошлой
жизни был осведомлен об этой легенде, а сейчас поделился с Тамарой.
И, конечно, дождался ироничного хмыка.