— Никто мне не нравится. Но замуж я не хочу, Робер.
По снежному насту пробегает лисица-чернобурка.
— Смотри, — перевожу я его внимание на неё. И от темы женитьбы и
от вёдер с водой, что собираюсь поставить на крыльцо, а затем
занести в дом.
— Красавица, — соглашается Робер, — правда, плохо что во двор
повадилась. А ты, Изольда, скажи лучше, что тебе с ярмарки
привезти. Пряников каких? Или заморских сладостей? Или платок новый
хочешь?
Я качаю головой и, слизнув с губ растаявшую снежинку, обнимаю
его. За шею, словно отца — тепло и нежно.
— Это… — голос его едва заметно дрожит, что слышу впервые, —
значит, да?
— Будь осторожен в пути, ночи сейчас длинные. Мы со Стеллой и
Роуз будем тебя ждать. С подарками. А что дарить — тебе решать. Я
возьму.
— Но не свадебное?
— Свадебное можно, но не на свадьбу.
Робер огорчается, но что поделать? Какой вопрос, такой и ответ.
Закусив губу, прикрыв рот варежками, провожаю его взглядом и
тихонько шепчу заговор на удачу. Ведьма из меня никудышная, право
слово, но хуже не сделаю.
— Изольда, ты ведь без шапки! — доносится тёплый голос старушки
Бруклии, матери Робера. — Что стоишь у двери, а не заходишь? Забыла
что ли, как открывать?
Я усмехаюсь. Ну не помню я своего прошлого, что ж теперь —
вечность об этом шутить?
Стелле и Роуз рассказывали, что их нашли в сугробе — вот и весь
секрет появления.
И благодаря мне, они до сих пор в этом не сомневаются.
Так-то.
— Иду, бабуля!
Я оставляю вёдра за порогом дома, запираю дверь и принимаюсь
снимать войлочные сапоги. Тепло, не терпящее холодности и не
знающее о личном пространстве, тут же крепко обнимает, словно
могучая нянюшка. Чувствую, как лицо краснеет. Оставляю позади шаль
и тёплое платье на пуговицах. И уже в голубом сарафане и носочках
из козьего пуха захожу на кухню, тут же попадая под прицел
внимательного взгляда Бруклии.
Старушка она в теле, маленькая, уютная, но со стальным стержнем
поперёк округлостей. Светлые глаза яснее, чем у малышки Роуз,
несмотря на прожитые зимы. Седые волосы убраны в пучок и заколоты
палочкой на восточный манер.
— Что, домогался? — ухмыляется так сладенько, что у меня по
рукам начинают бегать мурашки. — Послала небось?
Я не отвечаю, только почёсываю ладони на пути к шкафчику с
заветными коричневыми зёрнами.
— А зря, голубушка, зря, он, между прочим, мой лучший сын.
Идеал! Так говорят? В нём моя мудрость и, — хитро усмехается, —
семя великана Родерика!