Григорий в анализе был явно не силён, но, тем
не менее, покивал с глубокомысленным видом:
–
А зачем идти в парикмахерскую? – удивился он, – денег девать
некуда?
Я
молча пожал плечами. Ну не буду же я ему объяснять, что опасной
бритвой брить голову я не смогу. Особенно сзади.
Но
он, очевидно, и сам понял, потому что сказал:
–
Ой, Муля, давай я тебя сейчас сам побрею! – и разлил самогон по
стаканам.
Мне совершенно не улыбалось, что он будет
брить меня опасной бритвой в выпившем состоянии, поэтому я
сказал:
–
Давай. Только сперва побрей, потом выпьешь.
–
Боишься, что прирежу? – хитро хохотнул Григорий.
–
Боюсь, – честно сказал я и вытащил опять все мыльно-рыльные
принадлежности из ящика тумбочки.
–
Воды горячей надо, – авторитетно заявил Григорий и добавил, – я
щаз.
Он
высунулся в коридор и крикнул:
–
Лилька! Воды нагрей две кружки!
Затем вернулся, сел за стол и посмотрел на
меня печальным взглядом.
Во
мне сразу включился психолог и коуч:
–
Из-за нового соседа расстроился? – участливо спросил я.
–
Да хрен с ним! – отмахнулся Григорий, – пару раз пугну – сам
съедет.
–
А что тогда?
Григорий наморщил лоб и нехотя
сказал:
–
Завтра тёща приезжает. Из деревни, – он тяжко вздохнул и поднял
горестный взгляд на меня, – злющая, как чёрт! И что делать не
знаю…
Он
опять тяжко вздохнул и поднял наполненный мукой взгляд на
меня:
–
Боюсь я, Муля… боюсь… Ты понимаешь. Я на войне фрица не боялся, а
её боюсь…
–
Чего именно?
–
Доведёт она меня, вспылю я, Муля, и ненароком убью её. Меня
посадят, этого я не боюсь, но вот Колька сиротой расти при живом
отце будет. Пацану же отец нужен… Понимаешь?
Он
схватился руками за голову и застонал.
–
Гриша-а-а… – послышался в коридоре Лилин крик, –
вода-а-а…
Григорий не отреагировал, продолжая
раскачиваться с тихим горестным мычанием.
Видимо, сильно мужика допекла эта
баба.
Я
встал и вышел. Вода нужна мне, сам принесу.
В
комнате Пантелеймоновых за столом склонилась Лиля и штопала носок
на какой-то бомбошке. Напротив неё сидел Орфей Жасминов и с
яростным подвыванием экспрессивно читал ей наизусть стихи: «…по
жару девственной души, по сладкой неге поцелуя…». Кольки нигде
не было видно, наверное, или во дворе играет, или в коридоре опять
с торшером сцепился.
Я
знаками показал Лиле, что я, мол, за водой пришел. Она
невнимательно кивнула мне на кружку на примусе, продолжая смотреть
блестящими от восторга глазами на Жасминова. Я взял кружку и
тихонько ретировался, чтобы не мешать людям наслаждаться
поэзией.