— Бабуля… — попытался я сказать, но был вновь перебит женщиной,
которой явно не хватает общения.
— Не знаю, был ли у моих сынов такой отпрыск. Какая я тебе
бабуля? — вновь одернула меня женщина.
В этот раз я уже рассмеялся.
— Так скажите, как к вам обращаться? — попросил я.
— Зови Марией Всеволодовной, — ответила «бабуля».
— Язык сломать можно… Всеволодовна, — сказал я, начиная
выкладывать содержимое ящика.
— А это тебе еще тест на трезвость. Я женщина строгих правил,
пьяному дверь не открою, будь ты хоть гусар Сумского полка, —
продолжала балагурить старушка.
Когда все пакетики, пачки с крупами, хлеб, масло, шоколад и
колбасы были выложены, дверь отворилась. Я понимал, что дверь
открывает не сама бабка Мария, которая занимала позицию у окна
второго этажа, но, когда увидел того мальчугана, что с грозным
видом смотрел на меня, несколько опешил. Не может у ребенка лет
семи быть такой серьезный изучающий глубокий взгляд.
— Проходите, — серьезным тоном сказал мальчуган, уступая мне
дорогу.
Девчонка лет тринадцати в это самое время держала меня на
прицеле охотничьего ружья.
— Позвольте дать вам совет, — сказала девчонка. — Даже не
начинайте разговор о том, чтобы мы уехали. Не вы первый, не вы
последний. Но мы от бабушки никуда не уедем. Никаких детдомов и
распределителей!
Последние слова прозвучали, как лозунг на митинге.
— Да я, собственно, не за тем. Хотя в упор не понимаю, почему вы
здесь живете, — сказал я.
— А чем плохо-то, милок? Еду привозят, можно жить. Жить, знаешь,
мил человек, можно всегда. Я в одну войну жила да немца била,
выживем и нынче. Нынче оно ж сытнее, вон какую колбасу принес! А
икорки с фуаграми чего не захватил? И это… дальневосточного краба с
ебстерами? — говорила бабка, спускаясь по лестнице, но не опуская
автомат, легендарный АК-74.
Несмотря на то, что женщина была действительно стара и выглядела
даже старше восьмидесяти лет, Мария Всеволодовна крепкая старушка.
По ней сразу видно, что в молодости была такой красоткой, что
мужики штабелями ложились. Учитывая язвительность и юмор —
женщина-огонь, хвосты мужикам подпаливала не раз. И только одно
диссонировало во внешности и манере разговора — от этой женщины
тянуло интеллигентностью, воспитанностью. Она уж точно знает,
«ебстер» — это «лобстер», а еще, наверняка, может часами
декламировать хоть Фета с Блоком и Есениным, а хоть бы и Шиллера со
Шекспиром.