— А турку-то зачем? — всерьёз озадачилась Олимпия.
— Да и ну его, турка-то. Вы прониклись, поверили? — я поднял
бровь. — Это стоит семьдесят рублей. Поставьте эту цену, скажите
то, что говорил только что я. И мы заработаем, — сказал я и,
наконец, выдохнул.
— Так это всё — обман? — ахнула купчиха.
— Нет, но доказательств моим словам не существует, — сказал я
уже тоном человека, уставшего спорить. — Конечно, мы можем заказать
во Франции сертификаты подлинности, хотя ваша конкуренты готовы
брать и без оных, но допустим!
При слове «конкуренты» купчиха чуть изменилась в лице.
— Бог с вами, с сертификатами. Я же вижу, что одежда дорогущая!
Давайте так поступим… — Олимпия задумалась и выдала: — Таких
платьев я в Екатеринославе не видела. Шали похожие носят, полушубки
такие распространены, но вот платьев нет. Оттого, выходит, — она
подняла пальчик вверх, — есть основание говорить об эксклюзиве.
Поэтому я готова улучшить предложение, чтобы товар был только у
меня в лавке, безо всяких конкурентов, господин Шабарин.
— Вижу в вас коммерческую жилу! Слушаю внимательно.
И купчиха озвучила свое предложение.
— Получается, мадам Тяпкина, что мы сейчас с вами определяем
цену, но вы указываете ее сильно выше, создаете зазор для торга,
дабы уступить покупателю. И то, что будет выручено сверх
оговоренной суммы, вы предлагаете поделить: сорок долей мне,
шестьдесят вам? — сформулировал я то, что только что минут десять,
не меньше, пространно объясняла купчиха.
— Все верно, господин Шабарин, — улыбнулась Купчинха.
Она серьезно? Уже радуется? Думает, что я соглашусь на первое
предложение?
— Семьдесят долей моих, ну и ваших, значит, тридцать, — сказал
тогда я, состроил многозначительное выражение лица и быстро
добавил: — Да, это очень щедро с моей стороны.
— Нет! — возмутилась Тяпкина. — Из того, что могу вам
предложить, это лишь половину.
— Вы правы, — закивал я головой. — Мои восемьдесят, ваши
двадцать.
Тяпкина уставилась на меня удивленными глазами.
— Что-то вы, сударь, неправильно торг ведете. Было же сперва от
вас семьдесят, — делано возмутилась купчиха.
— Да? Неправильно? — я был сама невинность. — Тогда давайте
остановимся на семидесяти.
— Нет же, — всплеснула руками Олимпия Степановна. — Пусть будет
пятьдесят три доли ваши.
Я улыбнулся, набрал в легкие воздуха, сам набрался терпения и
продолжил торг. Итого: моя доля в том, что можно было назвать
«сверхприбыль», составила шестьдесят два процента.