Осмотрев больную, Милорада послала дочерей в клеть за
травами и горшками, а сама поманила Велема.
— Она, видно, дите скинула примерно с полсрока или меньше.
Вот и кровит. Оно понятно: возили через три моря, да
впроголодь, да всякое такое…
— Выживет?
— Как богам поглянется. Она хоть и мелкая собой, а не совсем
девчонка, Ярушки нашей, пожалуй, ровесница.
На лавке Милорада разложила льняные мешки с сушеными травами,
останавливающими кровь: змеиный корень, мышиный горошек, дубовая
кора… Очиток хорош, когда уже много крови потеряно, синий зверобой
помогает раны заживлять и силы восстанавливать… А вот спорыш —
гусиная травка — самое оно, для того и нужно, если кровь идет
изнутри и не уймется никак. От женских хвороб хорошо помогает. И
Милорада принялась готовить настой.
Заговором и настоем кровь удалось остановить, но поить больную
зельями нужно было по три раза в день. Яромила и Дивляна жалели
девушку: не старше их, она столько перенесла, и если бы не Велем,
то уже была бы мертва! А ведь жалко! Когда с нее смыли грязь и она
немного ожила, стало видно, какая она красивая. Стройная, с
правильными чертами, большими карими глазами, тонкими, изящно
изогнутыми черными бровями, она, пожалуй, на рынке в Шелковых
странах[6] потянула бы и на две тысячи
серебряных шелягов, как говорил Фасти Лысый. Вымытые волосы
чужеземки оказались темно-рыжими и густыми, красиво вьющимися. Уже
к вечеру она пришла в себя, но ничего не говорила, не отвечала,
если к ней обращались, и в глазах ее читалось недоумение. Она явно
не понимала, где находится, что с ней случилось, кто и почему о ней
теперь заботится. На попытки обращаться к ней по-словенски,
по-варяжски и по-чудски она лишь недоумевающее мотала головой.
Как-то вечером Велем и Дивляна сидели около больной вдвоем:
Велем, чтобы не терять времени даром, вырезал очередную ложку из
липы. В клеть заглянул их младший брат Витошка:
–– Ну, чьиво она тут?
— Чего, а не цьиво! — привычно поправил Велем. Сын чудинки Кевы
часто путал звуки «ч» и «ц», которых не различали чудины, говорящие
по-словенски. — Когда научишься, чудо ты чудинское! Жениться
скоро пора, а он все — цьиво да ницьиво, будто дитя малое!
— Поцьом цьулоцки, цьиловеце? — поддразнила его Дивляна.
— Да ты сам сперва женись, а потом меня уцьи! Учи то есть, —
поправился раздосадованный Витошка.