— И куда ты ее положишь? И так цыпленку присесть в доме
негде.
— Ее сперва в баню нужно, — заметила Дивляна, которая, вытянув
шею, рассматривала приобретение брата, по-прежнему покоившееся у
него на руках. — Она, похоже, с прошлого лета не мылась.
— Ну вот и мой ее, — велела мать. — А мне и без того дел
хватает. Потом позовете, я посмотрю.
Велем отнес девушку в баню, а отловленный Дивляной Витошка
приволок охапку чистой соломы. Растопили печку, нагрели воды.
Яромила с Дивляной торопливо обмыли чужеземку, опасаясь, как бы она
не умерла у них на руках. Пленница действительно не была ранена, а
причиной кровотечения, видимо, стала какая-то женская хвороба.
Потом позвали мать.
Пленнице сильно повезло, что она досталась не просто
добросердечному парню, а сыну Милорады. Жена Домагостя была самой
знающей в Ладоге ведуньей. Происходила она из Любши –– старинного
городца, что стоял на другом берегу Волхова и чуть вниз по течению
–– и вела свой род от самого Любонега Старого, иначе Любоша, что
когда-то, поколений двадцать назад, первым там поселившегося. Его
потомки и сейчас жили на насиженном месте, отливали бронзовые
украшения из привозимых варягами слитков и чинили их
лодьи.
От Любошичей словенское население Ладоги унаследовало одно из
самых страшных своих преданий. Если сильный ветер шел с моря,
особенно весной, под напором льда из Нево-озера Волхов принимался
идти вспять. Это всегда воспринималось как знамение тяжелого года,
и тогда требовалось приносить жертвы, чтобы задобрить Ящера и
заручиться милостью богов. Хорошо, если недоброе знамение было
недолгим, но иной раз обратное течение Волхова продолжалось по пять
и по семь дней, и громады ледяной воды заливали прибрежные
поселения, подмывали берега, уносили избы, губили людей и скотину.
Тогда говорили, что Волхов пришел за невестой и нужно отдать ему
одну, чтобы не извел всех. И тогда для него готовили самую
достойную из взрослых девушек-невест –– Деву Альдогу. В обычное
время она возглавляла по весне хороводы и считалась госпожой нда
всеми девушккми. Но если Волхов требовал невесту, эта честь тоже
доставалась ей. Ее наряжали как на свадьбу, украшали венками и
бросали в Любшин омут.
Вот уже пять лет Девой Альдогой была Домагостева дочь
Яромила.
А вчера Волхов, не так давно освободившийся ото льда, шел назад.
Недолго, но все видели, и по Ладоге поползли разговоры, что дурной
это знак — в Навью Седмицу,когда души предков впервые за год
прилетают к живым. Сегодня северный ветер стих и река текла как
положено, но Милорада таила в сердце тревогу за дочь. Холодело
внутри и сердце нехорошо замирало при мысли: а вдруг Волхов и
сегодня пойдет назад? И завтра? Ветер унялся, но кто знает волю
богов?