От его рывка я ускользнул, не желая мериться силой этого
тщедушного тела с крепким душегубом, и тут же контратаковав резким
уколом. Острие копья чиркнуло по бедру, пропоров штаны.
Боль отрезвила верзилу — он отшатнулся, на лице мелькнула
растерянность. Видать, не привык, чтобы жертва так лихо
отбрыкивалась. Ничего, я ещё не закончил.
Уклонившись от атаки дубинкой, я рванул вбок, не позволяя обойти
себя с тыла. Копьё давало фору, компенсируя скованность
непривычного тела — руки и ноги слушались не так резво, как
должны.
Пока верзила рычал, метя дубиной мне в череп, я ловко огибал его
по кругу, норовя достать уколами по рукам и ногам. Тело слушалось
всё лучше, вспоминая навыки. Один, два, три — острая боль пронзила
щиколотку и плечо громилы, ещё один удар достал предплечье.
Взбешённый противник, не чуя боли, прыгнул вперёд, пригибаясь к
земле. Его цель не оставляла сомнений — сбить меня с ног, чтобы
потом прижать к земле. Ну уж нет. Горящие с непривычки огнём ноги
едва не подогнулись, когда я разрывал дистанцию, но руки сработали
ладно. Резко ударили копьём ему в грудь.
Прочная стёганая куртка в теории должна была если не отвести, то
остановить мой дротик. На первый взгляд простое деревянное копьишко
казалось неспособным пронзить преграду, но в этом и заключалась
особенность моей Грани. Она придавала любому сделанному мной оружию
остроту и прочность, что и не снилась первоначальному
материалу.
Материя разошлась с треском, и остриё скользнуло меж рёбер.
Пришлось усилием удержать себя от нанесения смертельного удара.
Врага следовало допросить.
Глаза верзилы полезли на лоб. На миг наши взгляды встретились —
в моём жарким пламенем полыхнула будоражащая кровь жажда битвы.
Убийца страшно захрипел и осел на землю. Копьё высвободилось из
раны с чавкающим звуком.
Я выпрямился, переводя дух и отряхиваясь. От поляны доносились
встревоженные крики — шум схватки всполошил лагерь. Ко мне уже
спешили, ломая подлесок. Ничего, сейчас разберёмся, что там за
“графиня” объявила на меня охоту и кого мне следует отправить на
тот свет. Не впервой отбиваться от наёмных убийц.
Могилевский с тройкой солдат и причитающим Захаром вломились в
лес, застав меня над телом раненого убийцы. Усталость давила
свинцом, мышцы ныли от непривычного напряжения — это тело явно не
знало серьёзных сражений. Но я привычно расправил плечи и вскинул
подбородок. Сейчас нельзя показывать слабость.