— Каторжная птичка! Сидел за разбой и душегубство, ни много ни
мало. Где ж вы, Платонов, таких друзей отхватили?
На коже несостоявшегося головореза виднелось зажившее клеймо в
виде уже порядком оплывшего черепа.
— Допросить сможете? – кивнул я на пленника.
Так то я и сам умею вытягивать из людей информацию. Особенно из
тех, кто на этом свете загостился. Вот только методы сильно удивят
окружающих своей радикальностью.
А для душегуба вопросы от сурового вояки будут звучать солиднее,
чем от хилого дворянчика.
Сержант на мой вопрос только кивнул.
Глаза убийцы забегали. Губы скривились в злой усмешке:
— Не твоего ума дело, служивый. Захотели пришить щенка, вот и
пришли. А ты не лезь, целее будешь.
Могилевский аж побагровел от наглости. Склонился к раненому и
прошипел в бледнеющее от недостатка крови лицо:
— Ах ты паскуда окаянная! Да я тебя в петлю самолично засуну и
не поморщусь! А ну говори, кто подослал, не то живьём в этом лесу и
закопаю!
Головорез скрипнул зубами, но угроза развязала его язык:
— Графиня это… Белозёрова. Сказала пацана извести за то, что
дочку ейную опозорил. Мы люди подневольные, делаем, что велят.
Сержант перевёл вопросительный взгляд на меня
— Понятия не имею, о чём он, — я пожал плечами. — Впервые о
такой слышу.
Однако в памяти всплыло лицо той женщины с площади, наполненное
неприкрытой ненавистью.
Раненый, видимо оценив масштаб своих увечий, застонал и
попытался приподняться на локте:
— Помилуйте, господин хороший! Спасите душу грешную, а уж я всё
как на духу выложу! Про то, как графиня злодейство задумала, в
подробностях расскажу!
— Не дайте ему помереть! — скомандовал офицер.
Стражники засуетились вокруг убийцы, пытаясь остановить кровь,
но тщетно. С каждым мгновением тот бледнел всё сильнее, дыхание
становилось всё поверхностнее. Наконец он страшно захрипел, закатил
глаза и обмяк. Сквозь наспех наложенные бинты стремительно
проступала кровь. Похоже, задело крупный сосуд.
— Чтоб тебя! — в сердцах плюнул сержант. — Подох, ирод! Теперь
Белозёрова концы в воду спрячет, свидетеля-то и нет.
— Похоже, что так.
— Вам, стало быть, всё одно, боярин? А почему?
Я равнодушно дёрнул плечом:
— Слово какого-то оборванца против графини? Да надо мной любой
судья посмеётся. Всё что нужно, я выяснил.
Бойцы порывались обшарить трупы в поисках ценностей, но я жёстко
пресёк: