А почему-то были хулиганские.
Души оживляли фарфор до изумления. А голоса дорисовывали то, что
не получалось выразить иначе. И голоса у них были такие лихие, что
моя душа радовалась. Найл за ними наблюдал – и мне было не
отделаться от ощущения, что с ухмылкой.
– Мы, леди, – радостно говорил один матрос, у которого серая
трещина на щеке смотрелась как шрам, – такую рыбку привезли, что и
сковородки такой в столице нет, чтобы поджарить! Отгадайте-ка
загадку: живая, а не свежая!
– А десяток кверху брюхом пустили, – сообщал второй, задирал нос
и важно щурился, опускал мохнатые кукольные ресницы. – На
русалочьей отмели, где старый бриг лежит потоплый. Серебро там
слитками, так они повадились на берег поднимать, хозяевам своим.
Русалки сами под бриг мину крепили, тишком, через подводный грот
пронесли. А мы её по проволоке подорвали! Пару дохлых тоже везём,
вам поглядеть, как их лучше бить.
– Жаль, что с русалкой не поговорить, – сказал Ольгер.
– Почему не поговорить, мессир? – удивился матрос со шрамом. –
Тот-то парнишка, раненый-то – он с нами пришёл. Тритон-то,
Безмятежный. Ему полегчало, а он всё равно остался.
И я с трудом удержалась, чтоб не захлопать в ладоши от восторга.
Замечательная новость: не просто так он остался, он, как настоящий
дипломат, хочет поговорить с Виллеминой.
Но я даже подумать не могла, что тритон разговаривает с
Виллеминой прямо сейчас.
Мы перешли на палубу по шаткому трапу с верёвочными перильцами.
Потом я долго думала, как же мне спуститься в узкий люк.
– Нет, ну ты представь, – сказала я Ольгеру с досадой, – как мне
вообще тут поворачиваться в этой демоновой клетке, в этом адском
изобретении, в кринолине этом проклятущем! Я полезу – а он
задерётся. Он обязательно задерётся, даже гадать не надо.
– Хм, – сказал Ольгер. – Может, завяжем на лодыжках
бечёвкой?
– Чтобы я навернулась с лестницы с гарантией? – рявкнула я. – Ты
не хочешь сам попробовать спуститься со связанными ногами? Это
очень интересно!
– Ну… – сказал Ольгер. – Давайте, я спущусь первый и попробую
его одёрнуть снизу. Кринолин. Чтобы он не задрался.
– Ты издеваешься, – догадалась я. – Ты тайный ненавистник
женщин. Или, наоборот, тайный развратник, если собираешься мой
кринолин дёргать снизу.
Он сообразил, как это будет выглядеть, хотел заржать, посмотрел
на меня, фыркнул – и сделал вид, что чихает. А фарфоровые матросы
смотрели в море и в небо – и, по-моему, радовались, что им легче
скрыть приступы дикого хохота. И наставник Грейд смотрел на меня
сочувственно и даже сокрушённо – но ему-то откуда знать, чем мне
помочь.