Он обвёл взглядом купе, словно ища поддержки у неодушевлённых
предметов. — Они не способны сдержать даже собственных амбиций, не
говоря уже об обещаниях безопасности. Эти люди, которые так легко
предали своего монарха, как могут они гарантировать безопасность
кому-либо? Их власть держится на хрупком фундаменте народного гнева
и собственных интриг. Нет, я не питаю иллюзий. Моя семья и я теперь
беззащитны, словно овечки перед волками. И никто не знает, какая
участь нас ждёт в этом новом, жестоком мире.
— Государь... — робко попытался возразить собеседник.
— Государь? — переспросил Николай с горечью. — Забудьте это
слово. Для них я больше не государь. Я — лишь обуза, от которой
нужно поскорее избавиться. И судьба моей семьи их, боюсь, волнует
ничуть не больше, чем судьба прошлогоднего снега.
***
Поздний вечер 2 марта.
Колебания тусклого света в салон-вагоне создавали интимную,
почти болезненную атмосферу. Николай, одинокий в своем купе,
казался пленником собственных мыслей, запертым между прошлым и
пугающим будущим. Белый лист бумаги на столе манил своей чистотой,
но перо в чернильнице словно отказывалось подчиняться, чувствуя
тяжесть момента. Долгие минуты тянулись, наполненные безмолвной
борьбой. Временами взгляд Николая скользил к замерзшему окну, за
которым простиралась бесконечная зимняя ночь. Туманная пелена
скрывала заснеженные сосны и убегающие вдаль рельсы, словно сама
природа оплакивала происходящее.
В голове бывшего императора бушевал ураган воспоминаний.
Калейдоскопом проносились картины юности, торжественные дни
коронации, внезапная и трагическая гибель отца, кровавое зарево
революции 1905 года. В памяти вставали образы мудрого Витте,
жесткого и прагматичного Столыпина, и наконец – эта бессмысленная,
кровопролитная война, поглотившая миллионы жизней, истощившая народ
и поставившая империю на край пропасти. Он вспоминал Александру,
всегда тревожную, глубоко верующую, неизменно поддерживающую его, и
их детей. Особенно болезненно возникал образ маленького,
болезненного, но удивительно мужественного Алёши.
Наконец, Николай медленно взял в руки перо. Движение было
неуверенным, словно он поднимал неподъемный груз. Каждое выведенное
слово давалось с мучительным усилием, подобно шагу в бездну.
— Во имя спасения России... во имя избегания междоусобицы...
отрекаюсь от престола за себя и за моего сына, наследника...