.
Телеграмма от генерала Алексеева (Ставка):
"Государь, положение критическое. Войска деморализованы.
Политическое брожение охватило тыловые части. Офицеры не могут
сдерживать солдат. По долгу присяги и любви к Отечеству, вновь и
вновь умоляю Вас принять единственно возможное в сложившейся
катастрофической ситуации решение – отречение от Престола.
Дальнейшее промедление чревато неисчислимыми бедствиями.»
Телеграмма от генерала Брусилова (Юго-Западный
фронт): "Государь, фронт на грани развала. Солдаты открыто
выказывают неповиновение. Прошу вас подумать о судьбе России. Ваше
отречение может предотвратить братоубийственную войну."
Телеграмма от генерала Эверта (Западный фронт):
"Ваше Величество, армия ждет вашего решения. Без него мы не удержим
порядок. Прошу принять необходимые меры."
Телеграмма от генерала Сахарова (Румынский
фронт): "Обстановка в Петрограде и Москве вынуждает нас
признать необходимость перемен. Прошу, ради спокойствия России,
передать власть Временному правительству."
Николай II мрачно смотрит на бумаги, затем резко сжимает их
в кулаке. В этот момент в комнату входит генерал
Лукомский.
—Государь, все командующие фронтов... Все единогласно просят вас
отречься. Говорил Лукомский
Николай II говорил громко в голосе звучит ярость. —Все?
Даже Брусилов? Даже Эверт? Император бросил скомканные телеграммы
на стол. —Предатели! Они готовы продать меня, лишь бы сохранить
свои должности!
—Государь... Они боятся не за себя, а за армию. После принятия
так называемого приказа №1 солдаты больше не слушаются офицеров.
Если революция доберётся до фронта, начнётся хаос. Тогда уже не
будет ни трона, ни России. Придёт враг и он не знает милостыни.
— А что будет с моей семьёй? С моей Александрой, с нашими
девочками? И с бедным, болезненным Алексеем? Неужели об отце и
детях императора уже никто не думает? Мы стали лишь нежелательным
багажом на пути к их светлому будущему?
В ответ прозвучал осторожный, уклончивый голос: — Временное
правительство... заверяет вас в обеспечении безопасности.
— Заверяет? — усмехнулся Николай, и в его смехе слышалась не
столько весёлость, сколько горькое разочарование. — Какое
трогательное заверение! Эти господа, вчера ещё ползавшие в ногах и
клявшиеся вечной верностью... Сегодня они уже вершители судеб
России. Трусы и лжецы! — голос его окреп, в нем прорезалась прежняя
твёрдость. — Они приносили мне присягу на Святом Евангелии, уверяли
в своей беззаветной преданности, а теперь... теперь они требуют
моей головы, словно я величайший преступник. И вы верите их
обещаниям?