***
Спустя некоторое время после окончательного отречения в
пользу брата Михаила.
Когда последние шаги и приглушенные голоса удаляющихся
представителей старого порядка окончательно растворились в тишине,
Николай остался один на один с гнетущим безмолвием салон-вагона. Он
стоял, словно прикованный к холодному стеклу окна, и невидящим
взглядом смотрел на заснеженные просторы за ним. Бескрайняя белая
пелена, сковавшая землю до самого горизонта, казалась теперь не
просто зимним пейзажем, а саваном его ушедшей эпохи, ледяным
надгробием его личной истории. Время словно замерло, скованное
вечным холодом.
— За что? — прошептал он, обращаясь к своему тусклому отражению
в темном стекле, к теням прошлого, что витали в этом опустевшем
пространстве, словно непрощеные грехи. Голос его дрожал, едва
различимый, словно предсмертный вздох. — Почему Ты отвернулся,
Господи? Разве не по Твоей воле я нес этот крест? Разве не во имя
России, с молитвой на устах, я принимал каждое решение? И вот... я
не смог. Не смог удержать эту огромную, непокорную страну в своих
руках. Ноша оказалась непосильной, хребет сломлен. И теперь всё,
что осталось — это клочок бумаги с моим отречением, свидетельство
моего бессилия, моей ничтожности.
В памяти, словно раскаленные угли, вспыхивали обрывки прожитых
лет, лица близких, мучительные решения. — Где я оступился? —
беззвучно вопрошал он пустоту, обращаясь к невидимому суду небес. —
Где был тот роковой миг, когда я потерял Твою благодать, когда
сбился с истинного пути? Почему я не увидел надвигающейся бездны?
Почему не внял голосам предостерегавших? Слепота... моя проклятая
слепота погубила нас всех.
Он больше не видел в себе помазанника Божьего, не чувствовал
величия короны. Перед ним стоял лишь жалкий человек, чьи ошибки и
слабость стали одной из причин этой ужасной катастрофы. Каждый год
правления, каждое слово, каждый жест теперь казались
предательством, шагом к неминуемому краху. Он отдал власть, но
вместе с ней, казалось, отдал и частицу собственной души, веру в
своё предназначение.
Тяжело вздохнув, Николай провёл дрожащей рукой по запотевшему
стеклу, словно пытаясь стереть с него мучительные картины прошлого,
смыть с себя грех несостоявшегося правления. — Прости меня,
Господи, — прошептал он, возводя глаза к затянутому тучами небу,
которое он не мог видеть сквозь крышу вагона. — Прости мои
прегрешения, вольные и невольные. Прости за кровь, что пролилась,
за страдания народа, за рухнувшую империю. Молю Тебя, не оставь
Россию в этот час тьмы. Дай ей силы пережить это безумие, сохрани
ее от окончательной гибели.