Петроград. Утро 3 марта 1917 года.
Николай Чхеидзе, председатель Исполкома Петроградского Совета,
провел еще одну почти бессонную ночь в небольшой, душной комнате
Таврического дворца, превращенной в его импровизированный кабинет и
спальню. Революция, подобно вырвавшемуся на свободу джинну,
требовала ежесекундного внимания, нечеловеческого напряжения.
Заседания Исполкома, перетекавшие из дня в ночь, яростные дебаты с
думцами из Временного комитета, которые, как ему казалось, только и
думали, как бы обмануть Совет и вырвать у революции ее завоевания;
бесконечный, нескончаемый поток делегатов от взбунтовавшихся
полков, от бастующих заводов, от кронштадтских матросов – каждый со
своими требованиями, угрозами, надеждами. Голова шла кругом. Он
чувствовал себя не просто канатоходцем, а скорее лоцманом утлого
суденышка, застигнутого девятибалльным штормом посреди океана, где
каждый неверный поворот штурвала грозил неминуемой гибелью.
Утренний чай, принесенный измученным, осунувшимся помощником с
красными от недосыпа глазами, был остывшим и отдавал вчерашней
заваркой. Чхеидзе машинально отхлебнул, почти не чувствуя вкуса, и
пробежал глазами очередную сводку. Главной новостью, которую все
ждали, затаив дыхание, должно было стать официальное, документально
подтвержденное отречение Николая Романова. Слухи, один другого
невероятнее, уже второй день сотрясали Петроград. Исполком Совета
был к этому готов, их резолюция была тверда и непреклонна: никакого
нового царя, никаких регентств, никакого торга с умирающей
монархией. Только республика! Полная и немедленная передача всей
полноты власти Учредительному Собранию, которое должно быть созвано
в кратчайшие сроки на основе всеобщего, прямого, равного и тайного
голосования. И думскому Временному комитету, этому сборищу
либеральных буржуев и переодетых монархистов, придется считаться с
этой железной волей революционного народа, выраженной его
единственным законным органом – Советом рабочих и солдатских
депутатов.
Помощник, видя, что председатель едва притронулся к чаю, робко
кашлянул и положил на стол стопку свежих газет, среди которых
выделялся тонкий, отпечатанный наспех экстренный выпуск «Нового
времени». Чхеидзе, известный своей нелюбовью к этому изданию,
которое он считал рупором реакционных кругов и черносотенцев,
поморщился, но рука сама потянулась к газете. В такие времена
информация, даже из вражеского стана, могла оказаться
бесценной.