Наложница высшей категории имеет восемь служанок, второй шесть,
а третьей четыре. Даже низшая имеет две служанки! И чем они
спрашивается занимаются, все эти бабы, если подавляющее большинство
из них в глаза не видит императора?! Даром едят свой хлеб!
Мой приемный сын тоже хорош! Имеет тысячи юных женщин в своем
распоряжении, а ночи проводит у старухи! Ибо по меркам
средневекового китайского гарема леди Гао, которой перевалило за
тридцать, уже пенсионерка.
Наложницы, если они так и не удостоились милости его величества,
вольны покинуть дворец в двадцать пять. Да балерины в наше время,
то есть в двадцать первом веке, пляшут аж до сорока! А эти цацы так
и норовят из наложниц свинтить! И выйти замуж, если Сын Неба их и
пальцем не коснулся. Коснулся — участь незавидная. Похоронят вместе
с ним в императорской гробнице, как когда-то пообещала мне бывшая
наследная принцесса.
Невольно вздыхаю. Я вовсе не злая. И ничего не имею против той
же Чун Ми. Но мне ведь выбора не оставили! Я слишком высоко
забралась. Сиди я на болотной кочке, без колебаний ступила бы вниз.
Да хоть в само болото! Я не боюсь ни тяжелой физической работы, ни
бедности. Наш с Лином рай, он даже не в шалаше: в походной
палатке.
Но по меркам средневекового Китая эпохи Мин, я сейчас не просто
на вершине мира. Где-то за облаками, в стратосфере. Упасть с такой
высоты означает неминуемо разбиться насмерть. И я опять разуюсь,
чтобы босиком пойти по острым, как пики камням. Теперь уже ради
сына.
Екатерина, вперёд!
Сначала я иду навестить Хэ До. Поскольку главный евнух стоит в
самом начале гаремной пищевой цепочки, то у него есть в Запретном
городе свой домишко, одна из комнат которого и превратилась сейчас
в больничную палату. И евнухи в услужении тоже есть. Хэ До богат,
он всегда был скопидомом. О его материальном состоянии я могу не
беспокоиться. А вот о моральном…
У постели главного евнуха бдит главный императорский лекарь.
Наконец-то всё на своих местах!
— Как он? — спрашиваю с тревогой, кивая на Хэ До.
— Состояние уже не критическое, — рапортует средневековое
медицинское светило.
— Хромота останется?
— Ваше императорское высочество…
Вот когда говорят императорское, явно готовятся соврать!
— Говори прямо! — велю я.
— Перелом сложный. Я сделал все, что мог. Заберите мою жизнь,
госпожа! Я глуп и нерадив! — главный лекарь утыкается лбом в
половичок у моих ног. Стремясь зарыться с головой в это подобие
ковра.