На привале разведчики сделали первую попытку примирения. Достали две банки американской тушенки и разогрев на костре, пустили их по кругу. Автоматчики в свою очередь достали свой оставшийся запас хлеба. В общем, обед получился более-менее сытный и продуктивный. Через пару часов личный состав уже сдружился.
Вечерело, солнце пряталось за полоску горизонта. Правда, само светило сквозь противные серые тучи, было не видно. И все же его кроваво красный отблеск пробиваясь сквозь облакам, зловеще разрисовывая их закатным бордовым оттенком.
– Слушай сержант, пора уже и о ночлеге думать, а впереди голое поле? Что там у тебя по карте-то? – подвывал Хижняк.
– Да нет ничего тут на карте на ближайшие двадцать километров. Разве что повезет – на какой полевой стан наткнемся… тогда и заночуем, а так придется в поле.
– Да ты що, в поле! Перемерзнем, простынем! Какие там овцы? Какие бараны? – скулил Хижняк.
Но слова Глушко оказались пророческими. Километров через пять, когда уже совсем стемнело, показались силуэты каких-то домишек.
Это был небольшой хуторок. Из труб хат сиротливо струился дымок. Настроение это всем прибавило и группа ускорила шаг.
В крайней у дороги хате дверь им открыла испуганная женщина, лет сорока. Прижимая платок к губам, она недовольно сказала:
– Здрасте, люди добрые еды нет. Все забрали. Нет, ничего. Кормить нечем. Все забрали.
– Ты, о чем тетя, нам не надо твоей еды! – обиделся Глушко. – Немцы есть? Или ушли?
– Ушли, ушли проклятые, – махнула рукой хозяйка, но в дом так и не пустила.
Но Глушко настырно вставил ногу в открытый проем и прищурив глаз, злобно спросил:
– А когда ушли?
– Так в обед и ушли. Были и на машинах своих в обед. В каком часу, не знаю, нет часов у нас, но в обед было дело. Так, что вот были и уехали. Все забрали из еды что было. Нет немцев, – бормотала тетка.
– Ну ладно, тебя как звать-то женщина? – устало спросил Глушко.
Было видно, что ему не нравится поведение хозяйки.
– Олеся, Олеся Ивановна, – смутилась женщина.
– Вот что Олеся Ивановна, пусти уж нас в дом-то переночевать. Не видишь, что устали мы с дороги, ноги разбили все. Поспим и дальше утром пойдем.
Женщина подозрительно осмотрела Глушко, потом провела взглядом по Хижняку и его молодым починенным.
– Да ты не бойся женщина, озорничать и вообще ничего такого не будет. Поспим, согреемся и уйдем. Давай пусти в дом!