Хозяйки ничего не оставалось, как растворить дверь.
Внутри хаты оказалось уютно и тепло. Посреди помещения стояла большая русская печка, в углу стол. Две кровати. По стенам лавки и два стула. Скромно и чисто. На окнах беленькие занавески.
Уставшие солдаты автоматчики рухнули у печки на пол, как подкошенные. Прижавшись спинами к теплым кирпичам, в блаженстве закрыли глаза. Разведчики деловито осмотрели весь дом, потом подозрительно выглянув во все окошки.
– Есть еще, кто в хуторе или нет? – спросил один из солдат.
– Так есть еще несколько женщин. Две в одном доме и еще одна в другом. И все. Дети у них.
– А ты, что одна?
– Да, я одна, – Олеся Ивановна была чем-то взволнована.
Солдат покосился на нее и, махнув рукой, деловито сказал:
– Ладно, пусть пехота на полу спит возле печки, а мы полезем на печку, там теплее. А сержанты на кровати пусть ложатся. Ты им застели чем-то грязным, чтоб постель не запачкали. И еще, кипяток-то есть? Мы хоть чая перед сном заварим.
– Есть-есть, – бормотала женщина и достала из печки чугунок с водой. – Только вот на печке нельзя спать! – тетка виновато опустила глаза.
– Это еще почему? – удивился солдат.
– Там занято! – совсем сникла хозяйка.
– Это еще кем? – насторожился солдат. – Ты же сказала одна в доме?!
– Так одна, одна! Только вот там я обувь грею! – выпалила женщина.
– Какую еще обувь? – солдат окончательно разозлился.
Поведение хозяйки его раздражало и пугало. Он подошел к печке потянулся и отдернул занавеску. Там наверху, стояло несколько пар сапог и бурок. Сапоги были солидные и почти новые пошиты из плотного фетра и кожи. Бурки тоже были в хорошем состоянии. Солдат достал один сапог и стал рассматривать, обувь судя по качеству, была явно немецкого производства. Рядовой решил засунуть руку внутрь голяшки и тут же ее отдернул. Пальцы испачкала темно-бардовая кровь. Солдат брезгливо бросил обувь на пол:
– Что там такое? Что? – закричал он.
– Ой, ой, там это… ноги! – зарыдала тетка.
– Какие еще ноги?! – испугался своих подозрений рядовой.
Он усердно вытирал запачканную в крови руку об штанину.
– Ой, простите, меня простите. Ноги там – ревела тетка и повалилась на колени.
– А ну, не реви, говори все толком! – вмешался в разговор Глушко.
Он деловито залез на печку и сбросил все стоящие там сапоги и бурки на дощатый пол. Внутри каждого торчал кусок человеческого мяса. Кровавые капли стекали по коже.