Сколько еще таких же несчастных
страдает по всей Земле?
Не получил ли я силу для того, чтобы
помочь и им в том числе?
Может и так.
Может и так…
Но точно не раньше, чем спасу свою
собственную семью! А для этого мне требовалось обрести куда больше
могущества.
Пока я закрывал Трещину, на площадь
притащили телегу и на скорую руку соорудили из нее помост. Сперва
наверх хотели вытолкнуть меня, чтобы я лично объявил крутолужцам
радостную весть, но я отказался наотрез. Да, иногда меня посещают
приступы красноречия, но вещать перед целой толпой категорически не
хотелось. Как и вешать над собой знамя героя-освободителя. Ни к
чему мне столь пристальное внимание к моей скромной персоне.
Пришлось отдуваться Уману.
Вот уж кому точно не привыкать
заливаться соловьем, стоя под пристальным взором десятков глаз. В
Караване народу у него, конечно, несравнимо меньше, но мэлэх
справился. Я прямо видел, как в сердцах людей постепенно зажигалась
надежда, а на лицах стали подснежниками после суровой зимы
расцветать первые робкие улыбки радости.
Потеплело на душе и у меня.
Но свинью Уман мне все-таки подложил,
под конец своей речи указав на меня, и заявив, что наибольший вклад
тоже внес именно я. Что тут же радостным возгласом подтвердила
стоявшая в толпе Лана.
Вот ведь…
Пришлось показаться себя и выйти на
всеобщее обозрение. Словно паяц, право слово! Будто мне больше
заняться нечем.
Поднявшись на телегу, я хотел натужно
улыбнуться, пробурчать пару общих фраз и отправиться в особняк, где
меня ждал еще как минимум один нерешенный вопрос, вот только быстро
отделаться не вышло. В основном из-за того, что, завидев меня, Лана
радостно крикнула «Леон!» и начала махать мне платком. А следом
меня вообще, несмотря на неровный свет факелов, узнал какой-то
мужик с культей вместо правой руки. Я его совершенно не помнил,
однако возглас: «Маленький взрослый!» не оставил сомнений.
Так меня называл барон.
А следом посыпались и другие клички,
которыми меня за особенности поведения награждали как дети, так и
их родители. Крутолуг меня действительно не забыл. И не могу
сказать, что мне это было совсем уж неприятно. Скорее даже
наоборот.
Когда волнения улеглись, я открыл уже
было рот для приветствия, как меня перебил еще один окрик:
– Леон, мальчик мой, а где мой
сыночек? Где Евген?