Онкологическое отделение в областной больнице насчитывало десять палат. В каждой по пять кроватей с больными. Люди были разные, образованные и не очень, с достатком, положением и без. Актрисы и домохозяйки. Многодетные и одинокие. Но всех объединяла одна беда, одно заболевание, и перед ней все были равны.
А какие у них у всех были глаза, какой пронизывающий взгляд… Вы помните глаза узников концлагерей, которые нам показывали в документальных фильмах? Это вселенская тоска, взгляд из потустороннего мира, полный безнадежной тоски и, в то же время, вопроса: «А может быть, есть еще надежда?». Здесь было то же самое. Тот же вопрошающий, полный надежды, взгляд. В те далекие шестидесятые еще не стоял вопрос о квотах на бесплатное лечение. Были лекарства, было хорошее медицинское обслуживание, а наша лучевая терапия? Лучшая в мире… Но больным не сообщали истинного диагноза, и люди, не зная прогноза, не могли думать о будущем. Я вспоминаю случай, когда ко мне в палату, точнее в палату, которую я курировал, лег на операцию сорокалетний мужчина, друг нашего заведующего отделением. У него была молодая жена, прекрасная работа и крупный счет в банке. Лег на операцию по поводу каллезной, длительно незаживающей язвы желудка. Внешне это был человек атлетического телосложения, «косая сажень в плечах», но взгляд… Взгляд, полный тревожного ожидания и тоски.
– Алексей, – обратился он к другу, – ты мне только правду скажи, что там будет на операции. У меня молодая жена, неопытная девчонка. Необходимо деньгами распорядиться. Да и вообще, может заграницу выехать…
– Успокойся сам и успокой свою красавицу жену, я уверен, что все будет нормально.
– Алексей Владимирович, – обратился я позже к заведующему отделением, – возьмите меня, пожалуйста, на операцию.
– Хорошо, пойдешь третьим ассистентом.
На операции оказалось, что у моего пациента неоперабельная форма рака желудка. Вся брюшная полость была «нафарширована» метастазами. Весь последующий этап прошел в абсолютном молчании. Операция, едва начавшись, была закончена. Заведующий отделением был «чернее тучи». Ему еще предстояло сообщить обо всем молодой жене друга. Что было потом, даже вспоминать страшно. Пациент пока в неведении, жена в истерике, хотя и старается держаться. А в моей палате еще четверо таких же больных. Кто-то с трепетом ожидает своей участи, а кого-то уже посадили на наркотики, и они пребывают в эйфории. А вокруг целое отделение… Мне казалось, что я чувствую их боль, что страдаю вместе с ними.