Но больше всего я удивился, когда
решил рискнуть и пошёл к поселению в поисках ночлега. Я закупился
провиантом достаточно, чтобы не испытывать нужды в пути, но
хотелось ещё одну ночь спать хотя бы на сене. Да и была ещё одна
причина, потаённая. Разумные ненавидят ксатов, дай волю, так и
вовсе перебьют. Хотелось узнать, сколько монет нужно запихать в
руки селянам, чтобы те засунули ненависть в свои задницы и
приготовили ксату ужин.
Один золотой – вот цена их ненависти,
слишком мелочная цена. Притом продались разумные в первом же доме.
За этот золотой семья из девяти человек, два старика, муж и жена, и
пятеро детей – они предоставили место в сенях и накормили нас
вполне нажористым ужином. И даже старались не шуметь, когда я
укладывался спать.
Наутро мы продолжили путь. В дороге
нечего делать, я в основном молчал, что у меня отлично получалось
делать ещё с материка скверны. Но шёл я не один и иногда чуть
сбавлял шаг, позволяя девочке догнать себя. И продолжал попытки
развивать её речь: с каждым днём у неё получалось всё лучше и
лучше, некоторые слоги она проговаривала с поразительной точностью.
Я сказал девочке повторять буквы “у” и “б”, потому что буквы “а” и
“к” у неё получались сносно. И весь день за моей спиной доносилось
неловкое, но какое-то старательное у-канье и бэ-канье.
К вечеру мы пришли в одно из
обозначенных на карте мест, к небольшому холмику около опушки леса,
в полукилометре от ручья. Там я и решил заночевать. Скорость мы
взяли неплохую, от графика не отставали, как раз через шесть дней
должны прибыть в столицу.
Через час горел небольшой костёр в
центре лагеря, из двух спальников и натянутых на жердях над ними
плащах. Лёгкий ветерок выгонял из лагеря дым костра и аромат каши
из зерна с кусочками сушёных овощей, сыра и мяса. Я разложил еду по
мискам, промыл котелок и залил в него воду, добавил трав, несколько
ложек мёда и приготовился через минут пятнадцать получить приятный
травяной взвар.
Девочка уже привычно ждала меня с
миской в одной руке и ложкой в другой, а вторую пару рук всё так же
прятала за спиной. Я сел рядом, поставил миску на землю и показал
девочке свою ложку.
– Давай ещё раз. Лож-ка.
– Гкозка.
– Ложка.
– Гозка.
– Уже лучше. Надо “л”
потренировать.
– Гозка, – сказала девочка всё таким
же безэмоциональным голосом, но с каким-то неестественным рвением и
едва заметной вопросительной интонацией.