Первое время вокруг были привычные пятиэтажки-хрущевки с
дворами, где деревья уже разрослись настолько, что получился
настоящий город-сад. А потом они внезапно закончились, и он
оказался перед открытым пространством железной дороги и какой-то
чумазой фабрикой на той стороне.
Это и была улица Передовая. Черскому было тут немного неуютно.
Хотя, если задуматься, город — это и есть индустрия и
административные здания. А жить просто так можно и в деревне.
Даже здания на этой улице были старыми, трехэтажными, из
двадцатых годов, когда железные дороги, фабрики и пролетарии
считались действительно чем-то передовым.
Когда-то оранжевое здание УВД уже облупилось, с него кое-где уже
осыпалась штукатурка. Но все равно оно внушало невольное уважение:
две фальшивые колонны возле полукруглого входа, аккуратно
зарешеченные окна на всех этажах (причем на первом этаже
прямоугольные, на второй ромбиком, а на третьем просто
вертикальные). На третьем этаже, прямо над входом, нависал балкон,
совершенно пустой. Может, дело было в горьком запахе со стороны
железной дороги, а может, в воспоминаниях о какой-то революционной
романтике, но Черский легко представил те времена, когда домики в
Заводском районе были маленькие и деревенские. И вот пролетариат
собирается перед этим особняком, зажатый с одной стороны линией
застройки, а с другой — полотном железной дороги. На балкончик
выходит особо уполномоченный комиссар в черной фуражке и кожанке и
зачитывает населению решение партии.
Население обеспокоено, но куда оно денется от революции…
Черский вошел.
Внутри было на удивление тесно. Под ногами были знакомые
ромбики, но стол вахтера был придвинут так близко, что Черский не
мог даже охватить взглядом весь холл.
Вахтер что-то спросил, Черский что-то ответил. Вахтер, как ни
странно, все понял и начал звонить.
Потом вышел тот самый опер, которого запомнил Черский, — от
этого почему-то стало полегче. Хоть что-то он запомнил
правильно.
Опер провел его вглубь холла. Но Черский все равно ничего не
увидел — когда-то просторный, как в горпочтамте, холл был весь
перегорожен какими-то стенками из ДСП на тесные комнатки, и по
коридорам постоянно кто-то ходил.
Это было непохоже на «Место встречи изменить нельзя». Это было
непохоже даже на отделение милиции в прежнем городе, этот желтый
двухэтажный кирпич с коридорами, обшитыми дешевой фанерой. И все
равно тут чувствовалась какая-то атмосфера власти — пусть даже эта
власть скрыта за разрухой снаружи и этими перегородками внутри.