Они засели в одной из этих комнат, где стоял столик, шаткий, как
само отечественное правосудие. В дверном проеме соседней комнатки
стояла молодая патрульная. Она о чем-то докладывала, так что
Черский мог безнаказанно пялиться на ее обтянутую черными штанами
задницу, причем сбоку на бедре поблескивали хромированные
наручники.
От этого зрелища ему стало еще несколько легче.
— Вот тут материалы дела, — на столик плюхнулась изрядно
распухшая папка, раскрытая на двух страницах, исписанных крупным
почерком. — Это ваши показания. Ознакомьтесь и подпишите.
Черский прочитал. Кажется, он и правда что-то такое говорил, но
все это было переформулировано в каких-то жутко корявых юридических
конструкциях, которые повторялись по три раза подряд. Такое не
напечатали бы даже в «Новостях Каменеччины».
Самое главное — эти показания никак ему не угрожали. В них ничто
не намекало, что он замешан в убийстве. И, что самое приятное, это
было правдой.
— Вы мне только одно скажите, — произнес Черский, — я правильно
догадываюсь, что того, кто это сделал, так и не найдут?
— Будут проводиться следственные действия.
— Но никто не гарантирует, что они к чему-то приведут.
— А кто хоть что-то может гарантировать? Как говаривал наш
бывший всесоюзный министр товарищ Щелоков, «кроме милиции, некому
людям помочь».
— А почему «товарищ», а не генерал Щелоков? — неожиданно для
себя самого спросил Черский,
— Потому что успели разжаловать. Постарался товарищ
Андропов.
— А что шили-то? Шпионаж, как обычно?
— Хищения в особо крупном размере. В те времена еще не знали,
насколько крупные размеры бывают.
— А посадить успели?
— Нет. Уже под следствием застрелился.
— Даже если и воровал — чести не запачкал. В наше время это
становится непостижимым.
— Вы странно говорите. Где вы этого нахватались?
— Бывший журналист.
— А сейчас кто?
— Пока не определился. Возможно, будущий.
— Тогда должны знать, что совсем обычное дело — когда случилось
что-то непонятное, но концов уже не найти.
По старой репортерской привычке Черский решил немного сменить
тему, чтобы подтолкнуть разговор и вытянуть побольше из
собеседника.
— Меня немного удивили эти слова министра, — заметил он. — По
моим наблюдениям люди, напротив, привыкли опасаться милиции. Иногда
кажется, что милиция — это вообще последние, к кому люди за правдой
пойдут. Всегда есть страх, что обматерят, заявление не возьмут, а
то и тебя самого виноватым сделают. Откуда это? Что-то лагерное?
Зэк же тоже старается с охраной не контактировать.