Швырнул ствол в мусорную кучу и спокойно зашагал прочь, где в
щели между домами виднелись проспект и кусочек автобусной
остановки.
Ствол, конечно, неплох, но совсем не хотелось, чтобы карман
пропах порохом. И улика лишняя, и нюхать неприятно.
***
Черский сразу опознал выстрелы, непривычно гулкие в пролете
двора, — сказался боевой опыт. С оледеневшим сердцем он поднял
взгляд и просто посмотрел в окно кухни.
Он предчувствовал то, что увидел. И в то же время до боли хотел
оказаться неправым. Ну не может же человек так точно угадывать! Ну
не может же быть дело всем исключительно до него! Куча людей
вокруг…
Но он, увы, угадал.
Нэнэ — в его куртке, почти его роста и в своих любимых
унисексовых джинсах — лежала ничком на кучи мусора. И само ее тело
было теперь не больше чем мусором. Он сразу это понял, даже с
такого расстояния, хотя толком не мог разглядеть даже вытекавшую
из-под нее черную лужу крови.
Вот оно и закончилось.
Закончилось так, как он и думал, и намного быстрее, чем он
думал.
Какой-то человек удалялся прочь через пустой двор. Черский даже
не смотрел ему вслед. Этот человек мог быть просто посторонним. А
даже если и не был — что тут разглядишь с такого расстояния?
И что он ему сделает, даже если догонит?..
Итак, Нэнэ мертва. Тех, кто это сделал, скорее всего, не найдут.
А даже если и найдут — это все равно не изменит.
И с ней мертво все, что она сделала для него, все, чем она была
в его жизни. И теперь непонятно, как вообще жить дальше эту
проклятущую жизнь.
Как говорят евреи, «чтобы я тогда был таким умным, как моя жена
потом!».
Он открыл окно, как будто это что-то решало. И увидел то же
самое тело на мусорной куче и под дождем. Только чуть более
отчетливо, больше не за стеклом.
Черский глубоко вдохнул, пытаясь напитать себя хотя бы воздухом.
Но в ноздри ударила адская, тошнотворная вонь.
Это ветер потянул с полей аэрации.
Несколько дней Черский ходил, как под анестезией.
Пережить ее смерть оказалось сложнее, чем вернуться с войны.
Ему случалось, конечно, терять однополчан и даже друзей. В
Афганистане это происходило с тошнотворной неизбежностью. Очередная
стычка, очередная дурацкая перестрелка — а потом узнаешь, что убит
кто-то, кого ты пускай мельком, но приметил.
И, что особенно тошнотворно, никакой закономерности в этом не
находилось. Умные и глупые, умелые и неумелые, интересные и просто
мудаки — пуля находила их совершенно случайно, без любой
закономерности. Словно кто-то тыкал в тело иголкой — вроде бы не
смертельно, но очень больно.