Наконец замок в прихожей щелкнул. Она поспешила к нему и, лишь взглянув в лицо сына, не задав ни единого вопроса, поняла: у него беда. Оля его бросила. Предала его…
Никогда в жизни она не видела своего мальчика таким – почерневшим от горя. Горло перехватило спазмом от боли за него, и внутри всю затрясло. Кто бы знал, каких нечеловеческих усилий ей стоило не зареветь горько, по-бабски. В груди пекло нестерпимо. Господи, да она всё бы отдала в эту минуту, чтобы ему хоть на чуть стало легче. И понимала, что это невозможно. Ни она, ни кто-то другой не могут ему помочь в этой беде. Её мальчику придется всё вытерпеть самому, в одиночку, пережить и, скорее всего, очерстветь. Потому что такое предательство не проходит бесследно.
– Я спать, – глухо вымолвил он и, пошатываясь, побрел в свою комнату.
Всю ночь она не спала, даже глаз не сомкнула. Боялась, что Ромка не выдержит, сорвется, наделает глупостей, или, что самое страшное, сотворит что-нибудь с собой.
Словно сторожевой пес она прислушивалась к малейшим шорохам и звукам, доносившимся из его комнаты. Слышала сдавленные глухие полувсхлипы-полустоны и умирала вместе с ним каждую минуту этой страшной ночи.
Утром, когда Ромка всё-таки уснул, Маргарита Сергеевна вызвала Юру.
– Знаю, что суббота, извини. Но это ненадолго. Съездим в одно место и будешь свободен.
Было начало девятого, когда черный мерседес остановился возле дома Зарубиных. Собака у них во дворе тут же зашлась неистовым лаем. Но Маргарита Сергеевна не стала ждать, когда кто-то выйдет. Сама открыла калитку, прошла по узенькой дорожке до веранды, поднялась на крыльцо. Постучала громко в дверь.
Ей открыла Олина мать. Увидев Маргариту Сергеевну, женщина испуганно охнула, вскинула руки, что-то забормотала, но та её не слушала. Толкнула дверь пошире и без приглашения шагнула в дом.
– Где? – спросила жестко. Женщина часто-часто заморгала. Но тут Оля вышла сама, в ситцевом халате, бледная, худая, просто кожа да кости. Приблизилась, глядя на неё как кролик на удава.
С минуту Маргарита Сергеевна просто смотрела на неё, на эту бестолковую, никчемную девчонку, бледную моль, ничтожество, которое и мизинца Ромкиного не стоит. Оля не выдержала её пронизывающего взгляда, виновато опустила голову.
– Ты… – наконец процедила она. – Ты хоть понимаешь, что ты с ним сделала?