Пётр Первый. На век раньше - страница 32

Шрифт
Интервал


Дозволь, Государь? - поднялся сидевший сразу за Трубецким Дмитрий Петрович Пожарский по прозванию Лопата. Как родственник царя, он находился недалеко от него. Но на самом деле ценим был за то, что был умелым воеводой. То, что он сидел рядом с Трубецким, взявшим под себя казаков, говорило о многом. Казаки боялись и уважали Лопату, ведь он немало побил их, когда они пытались противостоять второму ополчению.

Пётр кивнул,

- Говори, князь!

- Скажи, государь, что с сыском? Вся рать ждёт, жаждет ворогов на бердыши поднять, — пророкотал Лопата и нехорошим взглядом окинул сидящих в зале.

Тем временем тишина в зале продолжалась. Никто не знал, как поступить. Встать и выйти — значит оскорбить царя. Что-то сказать — поддержать Лопату, настроить против себя других бояр. А поскольку многие из них переходили от одного правителя к другому, то все заняли выжидательную позицию.

Лопата, который по просьбе Петра озвучил вопрос, смущённо кашлянул в кулак. Задумавшийся Пётр очнулся.

- Пожалуй, я сам отвечу, — сказал он. - Сыск ещё ведётся. Вопросов много. Пока что выявлена пара казачьих атаманов и польский след. Кто-то из бояр тоже помогал, только пока непонятно кто. - Пётр обвёл тяжёлым взглядом ряды бояр. Многие сохраняли невозмутимое лицо, кто-то побледнел, кто-то поёжился.

Романов, сидевший в середине бояр, воспринял это на свой счёт. И хотя на Земском соборе он держал руку не поляков, а шведского принца, тем не менее, он был один из первых, кто почувствовал себя на плахе. Где-то глубоко в душе, обозвав Петра волчонком, Романов неожиданно для себя осознал, что волчонок — это неподходящее прозвище. Скорее Пётр был похож на Хозяина леса, взрослого, матёрого. И Романов не понимал, как в таком молодом возрасте можно играть в такие игры. Что-то мистическое виделось ему в царе. Но даже среди своей родни он не смел озвучивать подобные мысли. Старый интриган понимал, что любой подслушавший из дворни тут же побежит докладывать в сыскной приказ. Несколько боярских подворий уже ощутили на себе приход сыскарей. И хотя никто из бояр пока не был взят в узилище, но догляды, когда по палатам расхаживали сыскные, Поведский мило беседовал с боярином за чаркой стоялого мёда, произвели впечатление. Произвели жутковатое впечатление на московскую знать. Самое страшное было в том, что в каждом доме сыск забирал несколько холопов. Те возвращались невредимыми и все лили какую-то чушь про то, что с ними просто беседовали, спрашивали о привычках хозяев: что любят из еды и из питья, какие предметы собирают, любят ли читать, что читают, вопросы по поводу того, с кем они общаются, к кому ездят в гости. Были удивительными вопросы о том, какие книги и свитки в библиотеке. Это было странно. А всё странное пугало до колик в животе.