– По времени, должен там быть, но вестей пока не подавал. Видать затаился.
– Это меня и тревожит, но пока…, мы подождём, – Фёдор Курицын рукой накрыл и погасил свечу, давая понять, что разговор окончен.
Волк тяжело поднялся со своего места и вышел, оставив дверь открытой.
Ночь.
В храме темно и холодно.
Лишь несколько свечей мерцают у алтаря, да чуть тлеющие лампадные огоньки теплятся под образами.
Перед самым аналоем>17, на коленях, старец в простой чёрной рясе.
– …Святый боже… Святый и милосердный. Спаси и помилуй мя, грешного…, – шёпот молитвы как сухой осенний лист отлетает вверх, ударяется о потемневшие от времени фрески с ликами святых и исчезает где-то там – под куполом.
Молился старче долго, осенял себя крестным знамением, бил в пол поклоны земные. Совсем устал. С трудом поднялся с колен, и, шаркая по каменным плитам, прошёл через церковный мрак, до самого предела у входа. Обернулся, окинул взглядом оставшиеся далеко в сумраке алтарные иконы, что-то прошептал под нос и вышел из храма.
Ожидая его, в смирении застыли дюжие монахи-телохранители и подьячие-писцы. Подбежал иподиакон-посошник и подал старцу его митрополичий жезл из рыбьего зуба>18, сзади одели на седую голову белый клобук, накинули долгополую шерстяную накидку подбитую мехом. Не вымолвив ни слова, старче опёрся на плечо одного из монахов, и шагнул к лестнице в свои митрополичьи палаты.
В покоях, оставшись один, всё вздыхал в раздумье митрополит. При свете единственной свечи, склонил голову над раскрытым евангелием, как будто пытаясь найти в нём утешение и ответы на свои вопросы. Никак не шли у него из головы слова, сказанные его ночным гостем.
Нет нигде спокойствия, везде глаза и уши недругов, и ему – митрополиту всея Руси Геронтию>19, приходится под предлогом уединённой молитвы тайно вести разговор в пустом храме.
Очень непрост, ловок и осторожен тот, кто ещё с весны по условному знаку, приходит на встречу в храм. Как будто и не человек вовсе, а тень. Встречается во тьме, ни лица его не видно, ни голоса в шёпоте не запомнить, а сам он в ночном безмолвии всё видит и слышит.
Лёгкая дрожь сотрясала митрополита, когда он сегодня шёл в храм, он знал, что ночной гость не приходит с добрыми вестями. Геронтий хотел, и одновременно, не хотел знать эти вести. Старец часто дышал, он ждал слов, как ударов.