Постельничий, которому передалось нетерпеливое волнение незнакомца, согнулся в поклоне перед дьяком. А горбун только закряхтел. Курицын, переступив порог, остановился, посмотрел на обоих, стоявших в отсвете единственной лучины.
– Епишка?! – узнав незваного гостя, дьяк нахмурил брови.
– Он самый, господине, – ответил тот. Волнение его, казалось, куда и делось, он медленно стянул с головы колпак, и согнувшись вперёд, поклонился.
– Да как же ты, холопья душа, насмелился ко мне прейти?! – сухим голосом произнёс дьяк Фёдор.
Постельничий шагнул за спину незнакомца, но тот даже не пошевелился; кривая заискивающая ухмылка перекосила его лицо с чахоточными пятнами, что проступали из-под бороды на впалых щеках.
– Тому есть причина господине, – понизив голос, произнес Епишка, и как бы ненароком повернул голову и стрельнул чёрными бегающими глазками в сторону постельничего.
– Зябко тут, – отвлечённо бросил дьяк и перевёл взгляд на своего холопа, который истуканом застыл за спиной горбуна. – Ты…, печь затопи да ступай, – Фёдор указал постельничему рукой на берёзовые чурки, что лежали в углу, возле малой изразцовой печурки.
Постельничий запалил от лучины бересту в печи, покидал в разгоревшийся огонь чурки и молча, удалился.
– Реки, что тебя ко мне привело, али забыл наш уговор: боле никогда не встречаться? – бросил через плечо дьяк, отходя к нагревающейся печи.
– Да, дело сурьёзное и не мешкотное…, – начал горбун.
– Там стой, фу…, смердит мертвечиной то от тебя, – прервал его Фёдор Курицын, – говори без опаски, тут никто тебя не услышит.
– Дело говорю не мешкотное, коли прознают греки Ласкарёвы – головы мне не сносить. Вот я и того…, – Епишка замялся, стрельнул вороватыми глазками на дьяка.
– Да говори уже, рохля, и без тебя дел у меня много, чего тянешь? – повысил голос Фёдор Курицын, чтобы не показывать отвращение, которое вызывал у него вид горбуна, он повернулся спиной к своему нежданному гостю.
– Решил я, что пришло мне время последнюю службишку тебе господине сослужить и с Москвы бежать, – горбун качнулся вперёд-назад.
– Вона как, ну так справь службу и делай, как задумал, – пренебрежительно бросил дьяк.
– Дык, я это…, господине, пришёл упредить, вроде обсказать, как дело идёт…. То самое, о котором греки радеют, – снова поклонился Епишка.