– Это как так? Да ты что? Ты над нами шутки решил шутить? Отвечай собачий сын, как служил литовцам! – взорвался Иван.
– Не собачий я сын, а князь, и служу не литовцам, а Москве! – яростно ответил пленник.
– А уговор с Соколинским, а ходьба к литовскому войску? Энто как? – закричал на Лукомского Берсень.
– Отстынь Иван, сядь, – повысил голос Гусев, и уже спокойным тоном к Борису: – не понимаем мы тебя человече, ты же только что сказывал, как доброго людина смерти предал за литовские посулы, ведь так?
– Нет, Владимир Елизарович, я сказал, что торопецкий князь посулил мне серебра за то, чтобы я доставил к нему живого Патрикея, да и то, сие дело мне велено исполнить из Москвы….
– Из Москвы-ы-ы? – Гусев шагнул навстречу пленнику, предупреждающе подняв ладонь в сторону снова вскочившего со своего места Берсеня. – Ну-ну, сказывай, – напирал дьяк.
– Тут особо сказывать неча, – Борис выпрямил спину, – нет на мне грехов перед землей русской и перед государем нашим, крестным знамением осенить себя не могу, потому, как руки связаны.
Гусев подошел к Борису, посмотрел прямо в глаза.
– Вижу, осмелел ты, да только рано. А правдивы ли речи твои мы узнаем, – дьяк развернулся к пленнику спиной и шагнул к палачу, – сперва поведай: кто велел тебе отъехать ко Пскову? Зачем? Что ты делал в Литве? Кто отдавал приказы? – засыпал вопросами Гусев.
– Сего сказать я не могу, на кресте клялся, – поник головой пленник.
– Понимаю, – вкрадчивым голосом произнёс дьяк и потрогал пальцем натянутую как струна верёвку, – однако, ты ведь не думаешь, что мы отступимся? Тут, мила́й, дело государево и не для того тебя ловили и сюда везли, что б спуску дать…
– Ловили? – встрепенулся Борис, – да, не в жизнь, вам самим меня не споймать! Я своё дело знаю. Это всё он – грек Илейка Ласкарёв меня выследил. Трёх моих людей из лука забил, а меня самого с коня чеканом>11 по спине приголубил.
– А ты как думал? На каждого ловкача найдётся ещё более ловкий, – дьяк сделал несколько шагов по горнице и снова развернулся к пленнику. – Вот ты говоришь, что у тебя и люди свои были, кто они и каким промыслом для тебя служили?
– На что тебе они? Всё едино, уже отошли они к господу, никто ничего не скажет.
– Да? Жаль…, от этого ведь только хуже…, тебе, – длинный палец дьяка упёрся в грудь Бориса. – Вот, сам посуди, всё опять оборачивается к тем, кто тебе отдавал приказы. Придётся говорить, не то…, – Гусев многозначительно посмотрел в сторону палача.