- Пожалуй и многим. Столько пиявиц
ненасытных, сколь не дай им, все просят, все молят. Дай – дай,
отдай – подай. А работать-то никто и не желает.
- Когда многого хочешь, многое и
спросят. Разве нет?
- И то верно. Государыня Любава с
тобой говорила, а теперь и я скажу. Служи моему племяннику верно, и
я тебя милостями не оставлю.
- Буду служить, Владыка. И государыне
Любаве, и племяннику твоему, и тебе, верно и честно.
Макарий оговорку заметил, но сделал
вид, что не понял. Понятно же, по статусу называют… а не по тому,
кого Михайла первого слушаться будет. Но и патриарха так устроило.
Заговорил он уже о том, что его волновало.
- Ты мне скажи, чадо,что за боярышню
себе нашел Федор? Ведь ни о ком другом не думает мальчик. Не
приворот ли там, не зелье какое?
Михайлу аж по спине холодом
пробрало.
Устя… его Устя?! И сейчас ее могут…
нет-нет, и тени подозрений допускать нельзя! И справится он с этим!
Так юный наглец улыбнулся, что Макарий даже опешил.
- Когда,Владыка, позволишь говорить
откровенно?
- Чего ж не позволить, чадо?
Считай,что ты предо мной как на исповеди,и все слова твои меж нами
останутся.
- Ну тогда… Заболоцкая – она
домашняя, да порядочная. Объелся царевич вольности, прискучили ему
девки грязные, а тут Заболоцкая повернулась. А она ж тихая,
Владыка, да рассудительная, на шею ему кидаться не стала, выгоды не
искала… а на высокой-то веточке яблочко завсегда слаще!
Хмыкнул насмешливо патриарх.
Могло и такое быть, и верно наглец
говорил. Ой как могло… просто? А люди чаще всего чем-то простым и
руководствуются, не надо в них сложности искать. Сочетание момента
да и характера, вот и получается что-то интересное. А начнешь
разбираться – и все раньше было под солнцем, и будет еще не
раз.
- Фёдор на эту Устинью только и
смотрит. Ведомо тебе это?
- Ведомо, Владыка. Она ж рядом
вьется, а в руки не дается, вот и тянет парня. Сам я несколько раз
его в церковь сопровождал, когда он зазнобу свою повидать
желает.
Несколько! Каждые три дня и
сопровождал, теперь боярышня Устинья так в храм и ходила. Поутру, с
сестрой и матушкой. Молилась усердно. О чем? Кто ж знает, губами
шевелила беззвучно, а ликом так чистый ангел. Видно, что молится
она, а не парней разглядывает.
Любовались оба, и Михайла, и Фёдор,
только царевич открыто, а Михайла исподтишка. Еще успевал и с
Аксиньей переглянуться.