Фёдор даже и не задумался – кивнул
раньше, чем слова Руди дослушал. И как тут не согласиться? Тяжко
сейчас в палатах, тошно, невыносимо, ровно черной пеленой все
кругом покрыло, затянуло, и света под ней нет, и радости.
После убийства боярина Данилы царица
ровно сама не своя, то молится, то рыдает, то снова молится.
Боярыни ближние рядом носятся,
хлопочут, ровно курицы, крылышками хлопают, слезы ей вытирают, все
ж люди, все понимают – больно бабе. Хоть и царица она, а больно.
Сына она любит, брата любила. Мужа уж потеряла… а кто еще у нее
остался?
То-то и оно, что никого более.
Раенские – родня, конечно, а только не так уж, чтобы сильно
близкая, ими сердце не успокоится.
Сначала думали, было, отбор для
царевича перенести, да и свадьбу, а только царица быстро одумалась.
Ногой топнула, сказала, что внуков увидеть хочет! И Данила б того
же хотел!
Плохо, что не женат был дядюшка. Как
ни пыталась матушка его оженить, все отказывался, да отнекивался,
увиливал да изворачивался. А теперь вот и совсем, помер, род не
продолжив.
И этого ему сестра так же простить не
могла, Федор в этом точно был уверен.
Выла ночами, тосковала, на Феденьку
срывалась по поводу и без повода, а то и при нем рыдать принималась
– тяжко!
- Пойдем, Руди!
Руди тоже тяжело гибель приятеля
перенес. Тосковал о веселом дружке Данилушке, хоть виду и не
показывал, старался. Фёдор знал, ради него друг себя превозмогает,
ради него улыбается, веселья ищет. Чтобы уж вовсе тяжкой плитой на
плечи горе не легло…
- Собирайся, мин жель. Говорят,
весело будет.
А что Фёдору собираться? Только в
наряд лембергский переодеться.
***
Рождественский пост.
Веселиться-то хочется, а все питейные
заведения и закрыты. И бордели закрыты.
Грех это.
Нельзя.
Разве что с черного входа,
потихоньку, крадучись… что ж это за радость такая? Когда ни музыки
веселой, ни танцев лихих, ни подшутить над кем…
Это для лембергцев и джерманцев такое
хорошо, они там все ровно вареные, веселиться не умеют. А Феде и
радость не в радость, когда все тихо кругом.
Ну так можно ведь извернуться. Кто
веселья желает, тот его завсегда найдет, равно как и свинья –
грязи. На лембергской, джерманской, франконской улочках вдовы свои
дома для молодежи открывают. Вроде как и все прилично – вдова за
порядком приглядывает.
А что там уж творится, какие
охальности да вольности – то никому неведомо.